Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- Возвращайся по возможности скорее, хватит и на твою долю забот, - успокоил комиссар, не подозревая, что окажется прав. – Давай двигай. Для начала, чтобы не навредить, нам не надо делать резких движений.

С нелёгким сердцем Владимир ушёл, торопясь успеть на ЦТСБ до начала рабочего дня. К счастью, там его уже ждал экспедитор-мужчина.

- Вот здорово! – обрадовался он раннему появлению грузовика. – Сегодня и загрузиться успеем в Калиновичах, так? – спросил, здороваясь, у шофёра.

- Как получится, - сухо ответил тот, ненавидя каждого, кто был чему-то рад в это злополучное утро.

Сопровождающий оказался на редкость расторопным мужиком, энергично расшевелившим и грузчиков, и кладовщиц, одна из которых заговорщицки подмигнула знакомому водителю и одарила, таясь, пачкой печенья.

- За Самуилыча: после того случая человеком стал, даже здоровается. Ты что такой смурной? Женили, что ли?

- Погода… - неопределённо ответил убеждённый холостяк, криво улыбаясь через силу.

- Не переживай, - поняла и успокоила мудрая женщина, - распогодится, постоянной пасмури не бывает.

«И то», - согласился Владимир и, стряхнув оцепенение, начал помогать укладывать и закреплять груз в кузове студебеккера. Чего только среди него не было: разнокалиберные ящики, мешки с торчащими телогрейками, оконные и дверные блоки, железные вёдра и скрюченные кирзовые сапоги россыпью.

- Ты – мне, я – тебе, - объяснил экспедитор назначение разношёрстного товара.

Выехали раньше девяти. Если бы не Сашка и не погода, лучшего начала рейса и не надо было. Правда, дорога подкачала. Её, насыпную, и без того разбитую машинами, окончательно расквасило, и приходилось постоянно маневрировать, сдерживая рвущийся вперёд студебеккер. Сзади грохотал, безжалостно подпрыгивая на выбоинах, пустой прицеп. Мысли поневоле были заняты только дорогой.

- Меня кличут Сергеем, - назвался экспедитор, подпрыгивая и шатаясь в неустойчивой кабине, - а тебя?

- Владимиром, - не отвлекаясь от израненной дороги, буркнул шофёр.

- Ты всегда такой скучный или только сегодня?

«И этот туда же», - разозлился Владимир, - «словно у меня на лице написано».

Он не подозревал, что так оно и есть.

- Есть причины.

- Держи при себе. Хуже нет, когда кто-то взваливает на другого свои неприятности. Есть такие, что вечно нудят о болячках, об обидах, о сварах в семье, о том, что раньше жилось лучше, что честных людей не стало, причисляя себя, однако, к непогрешимым. Терпеть таких не могу. У них просто патологическая потребность испакостить настроение и себе, и всем. По мне, если врюхался в дерьмо, сиди в нём и помалкивай, пережидай не своё время, и без тебя у людей забот хватает. Сам справляйся, не трави душу.

«И что?» - слушая краем уха, думал Владимир. – «Забыть о Сашке? Сосредоточиться на своём? Не выходит».

- Правда, толкуют некоторые жалостливые психологи, что поделившись горем, уменьшаешь его, отдавая часть подвернувшемуся под несчастную руку. Не верю. Скорее – растравливаешь. Хотя, может быть, и есть доля правды. Предлагают же некоторые сердобольные: поплачь, расскажи – полегчает. Может быть. Но твёрдо знаю: только пережитое в себе горе оставляет неизгладимый след в памяти, даёт опыт на всю жизнь, закаляет и очищает душу. А те, что всё время плачутся, так и проживут привычно всю жизнь в напасти. Как думаешь? Какая твоя мысля на этот счёт?

- Не всякий умеет и способен терпеть.

- Верно, у многих кишка тонка. Таких не виню. Только не расквашивайся прилюдно. Невмоготу – утопись, но не лезь в душу другому, не дави на неё слезами. Что ни говори, а нет гнуснее тех, кто с гадливым удовольствием, специально, вслух мурыжит свои беды, как будто обмазывает соседей говном, злорадно наблюдая: каково им?

- Я молчу, - уточнил на всякий случай Владимир.

- А вот если захлёбываешься радостью, - продолжал торговый агент, поёживаясь от беспросветной холодной сырости, - то не жмоться, делись – она вернётся рикошетом. От неприятностей душа сжимается, защищаясь, а от радостей – ширится, ищет общения, не мешай ей. Правда, людишки и здесь умудряются насолить. Есть такие, и немало, у кого в заду свербит, когда соседу хорошо. Всё из тех же нытиков. Жизнь измеряют не своими успехами, а чужими бедами. Я сам был нытиком, пока не понял, что теряю драгоценное время. Понял и стал убеждённым оптимистом.

Владимир мельком взглянул на то и дело подпрыгивающего на сиденье рядом счастливца и невольно отметил про себя, что слегка затуманенные, зашторенные угадываемой внутренней болью, равнодушные глаза оптимиста опровергают слова. Похоже, проповеднику лёгкого отношения к перипетиям жизни не удалось убедить до конца в этом даже самого себя.

- Никогда не падай духом, всегда держи хвост пистолетом, радуйся сиюминутным радостям и отодвигай в сторону неприятности, не задумываясь, что подкинет судьба позже.

- Даже если твоему ближайшему другу очень плохо, и ты ничем не можешь ему помочь? – не выдержал Владимир.

- Даже, и тем более, - в глазах торгового оптимиста, которому вдруг представилась возможность доказать состоятельность своих мажорных принципов, исчезли равнодушие и боль. – Вдумайся: скованная внутренними переживаниями душа, замкнувшаяся на себя, не тревожит мозг - человек как будто в забытьи, недееспособен, инертен. А душа бодрая, энергичная подстёгивает ум к поиску оптимальных решений, заставляет двигаться, шевелиться. Так? Другу от твоих переживаний ни тепло, ни холодно, ему нужна деятельная помощь. Загребли братья-чекисты?

- Сегодня утром.

- Ляпнул что-то не так и не там?

- Донос.

- Понятно, - экспедитор поморщился как от знакомой боли. – Кто-то из хороших знакомых постарался. – Он энергично всем туловищем повернулся к Владимиру. – Сейчас забудь, отодвинь в сторону, расслабься, не перегорай раньше времени, а вернёшься – сосредоточься и ищи гада рядом, заставь сознаться в клевете, и пусть сам отнесёт покаянную бумажку в гадюшник. Не кисни, ищи выход, ищи весело, чертям назло. Люди помогут, если не будешь хныкать. От плачущих и стонущих отпихиваются, а к смеющимся и неунывающим липнут, дело у них само делается. Поменьше раздумий вхолостую, побольше действий, пусть даже ошибочных, они всё равно приведут к единственно верному.

«Не омрачать жизнь раздумьями учат и янки», - подумал Владимир, вспомнив часто повторяемое, расхожее выражение заокеанских друзей – «take life easy» - вдалбливаемое во время инструктажа.

- Помнишь, наверное, на фронте, где радость как хлеб по карточкам, ценились весельчаки и балагуры, неунывающие трепачи, которым прощались промахи по службе, потому что были они неиссякаемыми генераторами настроения и духа, настоящим дополнительным боекомплектом. А ведь им приходилось тяжелее всех. Попробуй-ка, расшевели солдатиков, когда холодно и в животе пусто, навалились невыносимые усталость и апатия, ничего не хочется и всё безразлично, не верится, что завтра будешь жив, да и смерть не страшна, когда и самому трепачу тошно по горлышко. Я бы таких без всяких очередей и разнарядок орденами и медалями награждал, дополнительный паёк выписывал. В том, что удалась безнадёжная атака, что, не веря, отстояли свои окопы и блиндажи, всегда большая заслуга их, вовремя избавивших души от нытья, вливших силы и упорство в ослабевшие тела. Так что, кончай гнить, давай, пока я покемарю минуток с тридцать, если удастся, продумай, что делать, и отложи план на время в уголок памяти, чтобы не мешал сейчас жить тем, что есть.

Он плотнее запахнул полы ватника, нахлобучил на глаза мягкую вельветовую кепку, привалился к толкающемуся углу кабины, закрыл помрачневшие глаза и затих, очевидно, устав от чрезмерного панегирика оптимизму, оставив шофёра наедине с тревожно-тоскливым пессимизмом.

Владимиру, собственно, обдумывать было нечего и незачем, план его действий был чётко очерчен Сергеем Ивановичем – ничего не делать – и, если не кривить душой, вполне устраивал, тем более что сам он ничего дельного придумать всё равно не мог.

Долгая однообразная дорога настраивала на неторопливую реальную оценку случившегося и позволяла наметить разумное поведение, опирающееся на природное немецкое «ratio», если оно ещё осталось в нём после многочисленных стычек с русской безалаберностью и привычкой жить на «авось». Экспедитор прав: надо действовать без промедления, когда есть малейшая возможность, и не клясть себя, застыв в бездеятельности, когда такой возможности нет. У него возможности действовать на пользу Сашке нет. Следовательно, нечего расстраиваться попусту. Надо жить шире одного неприятного случая и не упираться по-ослиному в одну дверь, забывая, что за ней всепоглощающие потёмки НКВД. Зачем по-дурацки расшибать лоб и бесцельно киснуть, когда есть ещё не выполненный Главный план, определяющий личное будущее – розыск агентуры - и существенное дополнение к нему – розыск Вити. Они во много раз важнее ареста Сашки, и рисковать ими ради кого-то он не имеет права и не хочет. Владимир с удовлетворением вспомнил об уехавшем в Оренбург Шныре, и на душе полегчало. Можно даже смириться с погодой, тем более что она начала выправляться.