Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исх 16:2–3
Итак, сытое рабство оказывается вожделеннее свободы, потому что свобода всегда начинается с испытаний. Свобода всегда начинается с пустыни и с голода. В сущности, мы видим всё то, о чем рассказано здесь, в Священном Писании, на собственном опыте в России сегодня. Я хочу обратить особое внимание на один из стихов в одиннадцатой главе Книги Чисел, в только что прочитанном тексте. Люди говорят:
Мы помним рыбу, которую мы в Египте ели даром, огурцы, и дыни, и лук, и репчатый лук, и чеснок. А ныне душа изнывает; ничего нет…
Числ 11:5–6
Всё это очень похоже на нашу ситуацию. В Египте, в стране рабства, там, где они не были свободны, евреи ели рыбу, огурцы и дыни даром.
В Библии всегда так: одно или два слова берут на себя огромную смысловую нагрузку. Здесь мы сталкиваемся именно с этим случаем. Они ели всё, что там им давали в Египте, даром, потому что они были рабами. Раб действительно не платит за то, чтó ему дают. Раб не платит за жилье, раб не платит за одежду, раб не платит за еду. Конечно, и живет он плохо, и одежда у него плохая, и еда эта не самой первой свежести, не самого лучшего качества. Но это даровая еда. И вот об этой жизни, плохой, но сытой – сытой, конечно, относительно, – тоскуют евреи в пустыне. Моисей представляется им персональным виновником их бед. Но на Моисея Бог возложил не только право вести народ, но и ответственность за народ. Даже великому пророку, каким был Моисей, понять это не всегда просто. И, слушая этот ропот, слушая, как жалуются, плачут и возмущаются люди, Моисей в конце концов не выдерживает и восклицает, обращаясь к Богу:
Для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка…
Числ 11:11–12
Моисей не хочет терпеть ропот своего народа, как мать терпит ропот капризного ребенка. А Бог именно это сравнение вкладывает в ум Моисея! Те люди, с которыми ты сейчас имеешь дело, те люди, к народу которых ты принадлежишь, твои братья и сестры, – они сейчас капризничают, как маленькие дети. Капризничают по одной только причине: потому что так, как они жили прежде, им жить было проще. Им это было внутренне легче.
Свобода! Свобода всегда требует очень большой ответственности. Свобода всегда требует и очень большого мужества. Но когда свободы нет, жить действительно гораздо проще, потому что всё раз и навсегда определено и от нас ничто не зависит. Так было с евреями в Египте. Но так было и с нами в советские времена, когда, в общем, от нас ровным счетом ничего не зависело. Мы учились сначала в школе, потом в институте, потом нам определяли зарплату – кому 105, кому 120, кому 150, кому 180 рублей, редко больше. Мы получали в лучшем случае двухкомнатную квартиру, в худшем – две комнаты в коммуналке. И жили так, получая эту минимальную зарплату и считая, сколько лет осталось до пенсии. Мы следили, разумеется, за тем, чтобы зарплата не опускалась ниже определенной планки, чтобы у нас был минимум оклада, на основании которого будет оформлена пенсия в 120 рублей. И больше от нас ничто не зависело.
Увы! Так же, как и евреям в Египте, нам тоже иногда кажется сегодня, что тогда жить было проще. Но тогда мы были лишены свободы, тогда мы были лишены возможности быть самими собою. Потому что можно смело сказать, и примерно так рассуждали евреи в пустыне: а что такое свобода? Зачем нам она, когда мы были там, в те времена в Египте, сыты? Что делать с ней, свободой? – «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать», – как говорит Николай Гумилёв в одном из своих стихотворений. Так рассуждали евреи, так рассуждаем мы. А вместе с тем Цицерон восклицает: «О сладостное имя Свободы!» И апостол Павел в Послании к Галатам, ключевым словом которого является именно слово «свобода», тоже постоянно напоминает нам о том, чтобы мы держались той свободы, к которой мы призваны, чтобы мы стояли в ней[82]. Стоять – это всегда трудно. Стоять – это значит противостоять чему-то враждебному, противостоять и своей слабости, и своей усталости. Так вот, спрашивается, чем так сладка свобода и почему на ней так настаивает апостол Павел, а равно и его старший современник Марк Туллий Цицерон? И почему свобода кажется в общем необязательной евреям в одиннадцатой главе Книги Чисел, которую мы сейчас читаем, а равно и нам с вами в конце 90-х годов ХХ века в России?
Думаю, что по одной причине. Потому что ни евреи времен Моисея, ни мы не жили в условиях свободы и поэтому не можем понять, что такое рабство, чем оно губительно. А рабство губительно тем, что оно ломает нашу личность, извращает, искажает, уродует наше человеческое «я». Рабство действительно очень опасно тем, что человек, который стал рабом, человек, который живет в условиях рабства, уже не может быть добрым, он уже не может быть щедрым, не может по-настоящему любить тех, кто живет вокруг него, он стал по-рабски хитрым. И вот от этого всего необходимо избавиться.
Сегодня у нас в России уже есть некоторый опыт свободы. Лет двадцать тому назад я рассказывал своим студентам в тогдашнем Институте иностранных языков, нынешнем Лингвистическом университете, об интернате для слепоглухонемых детей в окрестностях города Загорска, нынешнего Сергиева Посада.
И эти девочки, студентки, милые симпатичные московские девочки, дочки генералов, полковников, работников разных министерств и ведомств и просто советских служащих, – они мне, прервав мой рассказ, задали страшный вопрос: а почему этих детей, слепоглухонемых, не усыпляют в младенчестве, прямо в роддоме? Что я мог ответить на этот вопрос? Такой вопрос ставит в тупик. Потому что его может задать только человек, который не знает, что такое любовь, который не
- Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков - Прочая религиозная литература
- Вопросы священнику - Сергей Шуляк - Религия
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза