игрушку. Точнее даже – единственную игрушку.
– Ты всё прекрасно устроил здесь. Думаю, и с этим придумаешь что-нибудь, – приговорил Мастер Всего, отворачиваясь в сторону моря.
В реальнейшем Форина море никогда не пропадало. Напротив, оно как будто выходило на первый план, вытесняло другие образы и переливалось через любые границы – стоило только дать ему волю. Море было внутри и снаружи, вверху и внизу, оно вздымало исполинские волны – и тут же стелилось зеркальной гладью. Море можно было даже брать с собой. Носить в кармане. Вешать на стену, засыпая в дешёвом трактире. Но Форину впервые в жизни не хотелось никуда уходить. Он нашёл своё место и грелся, как мокрый пёс у костра.
– Я не знаю, сколько ещё у нас времени, – сказал Мастер Всего. – Но, когда тебе нужно будет вернуться, ты не сможешь этого не понять, даже если море поднимется и навсегда отрежет твоё убежище от берега. Уверен, кстати, что ты ждёшь этого.
Молчание Смотрителя, в рамке пронзительных криков морских птиц, камнем упало на дно моря. И он горько сказал:
– Весь мир принадлежит тебе, а ты хочешь отнять у меня эту безделушку.
– Разве это не по-человечески? – улыбнулся Мастер Всего.
– Слишком. Слишком по-человечески, – кивнул Смотритель.
Где-то за горизонтом уже плыл рассвет, как бутылка с запиской о новом дне. Когда Форин долго смотрел на эту угольно-чёрную линию нераскрашенного рассвета, ему иногда казалось, что он видит и то, что находится дальше – там, где новый день уже наступил.
Мастер Всего легко спрыгнул с окна и прошёлся вдоль галереи.
– Тебе, правда, не бывает одиноко здесь? – спросил он.
– Нет! – слишком резко ответил Форин. – К тому же у меня есть Трикс.
Гость осуждающе покачал головой:
– Ты всё ещё таскаешь его с собой? Он тебе давно уже не нужен.
Когда-то Мастер Всего сам придумал для маленького Форина умного идеального Трикса – друга, который всегда знает, как люди должны реагировать на других людей, на слова, на пение птиц. Друга, который был гораздо лучше зеркала: смотря на него, можно было увидеть, какое выражение следует придать своему лицу, – и не забивать голову такими мелочами самому. Но при этом Трикс был немой. И ненастоящий.
Оба замолчали. Форин, не переставая следить за лампами, думал, что скоро ему придётся покинуть Маяк, и никак не получалось думать об этом равнодушно. Он ругал себя за излишнюю привязанность к месту. Он снова попался на этот крючок: когда тебе кажется, что ты поступаешь нормально, только потому, что твои поступки подчинены исключительно твоей воле. А потом понимаешь, что это было очередное наваждение. Но нет – корабли вдалеке были настоящими. Единственными настоящими здесь: Форин с благодарностью увидел, что его гость вернул на место парусники на горизонте.
А о чём думал Мастер Всего, знал только мир вокруг. Он взглянул в глаза Форину, кивнул с улыбкой и, превратившись в чайку, с пронзительными криками вылетел в огромное окно галереи, на котором только что сидел в человеческом облике.
Смотритель следил за птицей, пока она не окунулась всеми перьями в чернила предрассветного неба. «Удачи тебе, Защитник», – пробормотал он, задумчиво вертя в руках кофейную чашку из Тар-Кахола.
5.2.2 Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat; quae ferrum non sanat, ignis sanat. Quae vero ignis non sanat, insanabilia reputari oportet39
Как только Тэлли вышла в Тар-Кахол поэтов, у неё закружилась голова: казалось, что стены домов и булыжники мостовой расползаются, едва пытаешься остановить на них взгляд. С усилием приглядевшись, Тэлли обнаружила, что всё вокруг покрывают мелкие буквы, ускользающие от внимания – так, что ничего прочитать не удаётся. Но делать было нечего – приходилось идти в реальнейшем Коры, поскольку состязаться за право руководить пространством вокруг сейчас не было ни времени, ни желания. Кроме того, у Тэлли была слабая надежда на то, что в чужом реальнейшем Форин не сможет её заметить.
Поэтому приходилось терпеть: Тэлифо даже попыталась идти с закрытыми глазами, но это оказалось слишком сложно. Пришлось мириться с тошнотой и головокружением до самого Дома Радости. Зато никаких проблем с птичниками или любопытными прохожими: странные буквы были как будто какими-то заклинаниями, отгоняющими людей.
Когда все трое спустились в низину Кахольского озера, Тэлли остановилась и поэты обернулись, не услышав её шагов.
– Вы тоже видите эти буквы? – спросила она, прикрыв глаза.
– Нет, я ничего не вижу, – сказал Сорел.
– И я, – отозвалась Кора. – Хотя нет. Я вижу стихи. Чужие стихи, стихи мертвецов.
Сорел и Тэлли удивлённо посмотрели на поэтессу, но Тэлифо не стала дальше тешить своё любопытство: силы требовались совсем для другого.
– Врачеватель Грави, хозяин этого места, не так прост, как кажется, – сказала Тэлли.
– Что ты имеешь в виду? Он нас прогонит? – удивлённо спросил Сорел.
– Нет, – грустно покачала головой Тэлли, – скорее даже наоборот – обрадуется. Но у него там свои правила. В любом случае у нас нет выбора.
Сказав это, Тэлифо всё равно осталась стоять на месте, думая о том, что Грави, несомненно, выставит ей счёт за спасение поэтов. Именно это она имела в виду, но говорить такое испуганному Сорелу и храбрящейся Коре не стала. Потому что им незачем об этом знать – поскольку доброе дело, если оно жаждет быть услышанным, в реальнейшем перестаёт быть таковым.
– Пойдёмте, – решительно сказала она и направилась к хорошо знакомой ограде Дома Радости.
Не требовалось беспокоить охранника: Тэлифо знала, где можно было легко перелезть через стену, забравшись, как по лестнице, по выступам причудливых изразцов. Она надеялась, что и в реальнейшем это не составит труда. Сорел вызвался перебраться первым – и, едва на светлой ограде стали проступать чёрные буквы, Тэлли, а следом за ней и Кора, уже оказались в саду Дома Радости.
Было самое начало ночи, когда всё вокруг ещё полно блаженства от наступившей после долгого дня тишины и прохлады. Когда мир кажется загадочным и юным.
Спрыгнув с ограды, Тэлли почувствовала, как ночная роса мятным холодом обвила её лодыжки. И только потом, попытавшись сделать шаг, поняла, что одну ногу она подвернула. Скривившись от боли, Тэлли сказала Сорелу и Коре, которые с беспокойством смотрели на неё:
– У меня всегда так… проблемы со стенами, – и улыбнулась – настоящей, живой улыбкой.
Взгляды Сорела и Коры стали ещё более обеспокоенными, но тут все трое замерли, услышав в темноте сада мягкий мелодичный голос:
– Я ждал вас. Особенно приятно, что вы в реальнейшем: я и не думал когда-нибудь ещё увидеть величайших поэтов Тар-Кахола. Тэлли, как мило с твоей стороны, что ты снова зашла, да ещё и не одна. И я хочу, чтобы твоя нога перестала болеть. Теперь ведь лучше?
– Айл-врачеватель… – Тэлли всмотрелась в темноту, из которой слышался голос, но не увидела никого. На мгновение