вызвал у Тэлли такого тягостного впечатления, как раньше.
В саду Дома Радости Форин, Унимо и Тэлифо встретили бывшего короля, который сидел на скамейке и чертил что-то на песке, не замечая никого вокруг. Разве что бывшего принца Таэлира, который внимательно следил за тем, что пишет отец, и изредка прнимался горячо с ним спорить, выводя Оланзо из дремотного оцепенения.
Исходив почти полгорода, путешественники-однодневки решили зайти отдохнуть в «Кофейную соню». Несмотря на будний день, в этом гостеприимном заведении было немало посетителей – и почти все они улыбались, пересказывая друг другу последние новости. То и дело слышалось: «Удалось не начать войну», «Их выпустили из тюрьмы», «Теперь уже не видно ни одного птичника». А хозяйки, наливая кофе своим гостям, одобрительно подмигнули Тэлли, узнав её по портрету в газете.
Проходя мимо Стены Правды, они заметили, что на ней почему-то нет ни одной надписи. «Пока вся правда ещё витает в воздухе», – задумчиво прокомментировал Форин.
Днём стало так тепло, что казалось, будто уже наступило лето. Стрижи чертили в воздухе свои немыслимые узоры, разгадать которые было не под силу мудрейшим из людей.
Когда они проходили неподалёку от приюта имени Астиана Ум-Тенебри, Унимо опустил взгляд в пыль мостовой, а потом спросил у Форина, пользуясь тем, что они не в реальнейшем:
– Он ведь погиб, да?
Смотритель промолчал. Только осторожно провёл рукой по плечу Унимо – что было для него невероятным проявлением нежности, – и, спустя молчание, означавшее «да», ответил:
– Ты ведь и сам знаешь, правда?
На площади Рыцарей Защитника, где они остановились утолить жажду из сверкающего на солнце фонтана, Унимо поперхнулся ледяной водой: у стены, рядом с лениво показывающими фокусы уличными артистами, сидел Флейтист. Впрочем, Флейтистом его теперь можно было называть только по старой памяти: его мёртвая флейта лежала рядом, как и старая выгоревшая на солнце шляпа, в которую добрые прохожие всё равно кидали бронзовые, а то и серебряные монеты.
В глазах Мастера Эо Тар-Кахол медленно уходил под воду, смытый неукротимой стихией: обломки домов кружили в водоворотах узких переулков, изредка раздавались крики тех, кто уцелел на крышах самых высоких домов, – но прохожие даже не замечали этого.
Форин вполне серьёзно кивнул старику, но поспешил увести своих спутников, поскольку Унимо уже ощутимо начал каменеть.
– Хорошо, только жаль, что здесь нет моря, – задумчиво произнёс Смотритель, когда они устроились на лавочке под раскидистым буком неподалёку от Восточных ворот.
Вдруг через городскую стену с пронзительным криком перелетела чайка. Все они запрокинули головы и удивлённо разглядывали птицу, пока она не превратилась в белую точку – как она могла залететь так далеко от Мор-Кахола? А потом ветер принёс и морские брызги – те, что взмывали в воздух, когда волны падали на камни Исчезающего острова в тщетных попытках сдвинуть его с места…
– Ты ведь уходишь завтра, да? – тихо спросила Тэлли.
На этот раз Унимо тоже знал ответ.
– Нимо, отправишься на «Люксии» до Маяка – нужно ведь освободить бедного капитана. А потом можешь делать, что хочешь. Только не забывай каждый вечер зажигать свет – ну, ты помнишь, – вместо ответа сказал Смотритель, потому что день, каким бы он ни был долгим, уже подходил к концу.
Унимо улыбнулся, хотя, на самом деле, ему хотелось плакать. Он думал о звёздной красоте Маяка и о Мице, всеми силами продираясь к своей улыбке. Потому что он знал, что иначе точно расплачется Тэлли. А, может, и сам Форин. Но они все сдержались, и боль плескалась вокруг, как не имеющий формы, но от этого ещё более реальный океан…
Ближе к вечеру, когда путешественники, приятно уставшие после целого дня, за который они незаметно обошли почти весь Тар-Кахол, направлялись домой – то есть в булочную королевы, – Унимо с удивлением заметил, что на деревьях появились жёлтые листья. Он посмотрел на Форина, но ничего не сказал. Всё-таки это был день Смотрителя, и не так важно было, чтобы всё оставалось на своих местах.
А в сумерках последнего весеннего дня пошёл снег – большие белые хлопья, – и на земле от каждого их шага оставались следы, чтобы тут же быть засыпанными новым волшебством.