пальто, в барашковой шапке и с подвязанной щекой.
– Ва-аши билеты?
Бабушка суёт ему билеты и спрашивает:
– Наверх?
– Так точно… Как раз упрётесь!
Мы с братом в нетерпении бежим вперёд. Бабушка не поспевает за нами, спотыкается. И вот я толкаю закрытую дверь.
Яркий свет… Справа и слева публика… Надо мной купол, и, как серебро, сверкают под ним трапеции. Щёлканье бича и звонкий голос:
– Алле гоп!
А снизу несётся вальс.
«Ах, сесть бы…».
– Бабушка, ну что же ты?.. – Я чуть не плачу.
Боюсь, возненавижу её. Ползёт, ползёт, как гусеница какая… Влезла наконец.
– Фу!.. Ну и высоко же к вам! Куда нам пройти? – говорит она господину в блестящих пуговицах и с пачкой программок в руке.
– Па-азвольте ваши билеты?
– Какие ещё?
– А такие… Извините, без билетов нельзя.
– Да мы уж отдали внизу.
– Вольно вам было отдавать! Кому отдали, тот и пойдёт. Потрудитесь не задерживать! Сквозит!
Бабоня наша схватилась за голову… Догадалась, что обманул её субъект в барашковой шапке и с подвязанной щекой. Кинулась на улицу, отыскала квартального, отрекомендовалась обер-офицерской вдовой, сообщила ему о мошенничестве.
– Помилуйте, какой пассаж!
Квартальный беспомощно разводил руками.
– Ничего не поделаешь, сударыня. Надо поосторожнее-с… Москва!
И, видя наше отчаяние, бабушка опять стала копаться в юбках, но денег больше не оказалось… Осталось столько, чтобы доехать домой.
И теперь мы с братом ехали молча. Мы злились и дулись на бабушку, а она, чувствуя свою вину, ехала и вздыхала, приговаривая:
– Ах, я старая дура!..
Единственное место в военной гимназии, которое привлекало меня, это был гимнастический зал[72]. Здесь я чувствовал себя в своей сфере, здесь я весь преображался. Я с истинным наслаждением постигал приёмы, сам варьировал их, создавал целые гаммы гимнастических фигур. Вскоре гимнастическая программа корпуса, была усвоена мною в совершенстве, и я стал по собственной воле учиться ходить на руках. Искусство это долго мне не давалось, и товарищи мои некоторые торжествовали, наблюдая, как я, становясь на голову, падал, вставал опять падал, вставал. Но я был твёрд, и моё упорство победило.
Я выучился ходить на руках легко и свободно. Но, увы, это обстоятельство сослужило мне дурную службу.
Приближались переходные экзамены. Малышей объял трепет от предстоящего «страшного суда». Питомцы гимназии углубились в учебники. Умолк беззаботный детский смех. Целые дни напролёт корпус гудел от зубрёжки, как растревоженный улей. Готовились все. А я свысока поглядывал на измученных товарищей и думал про себя:
«Зубрите, зубрите, дурачьё! Вот я покажу вам, как надо себя держать на экзамене…». Первый предмет был закон божий. Длинный стол, покрытый красным сукном. За ним – ассистенты, воспитатели и сам протоиерей Мещерский в камилавке с золотым крестом.
Но я вижу всё это лишь мгновение. Едва переступив порог зала, я тут же сделал пируэт, стал вверх ногами и на руках приблизился к столу, а затем ловким прыжком снова встал на ноги.
Эффект вышел поразительный. Педагоги остолбенели. На момент воцарилась жуткая тишина. Потом лицо батюшки сделалось багровым. Он поднялся с места и, указывая на портреты царя и царицы, почти прохрипел:
– При высочайших особах… при священнослужителе… при педагогах… при господе боге, который всё видит… такое надругательство…
Директор гимназии повелительно крикнул воспитателям:
– Вывести вон!
Потом был совет и меня исключили «за дерзкое поведение во время экзамена закона божьего в присутствии царских портретов».
Один раз мне, ещё мальчишке, случайно попался номер «Московского листка», издаваемого Петуховым. В этой газете тогда печатались объявления о театрах и балаганах. Между ними было помещено объявление некоего фокусника Ринальдо. Он же был и куплетистом. Там было написано: «Профессор чёрной магии по приглашению выступает в институтах благородных девиц». Мы с братом решили отправиться к этому Ринальдо.
Грачёвка, близ Цветного бульвара, теперешний Трубный переулок – грязная улица с запахом селёдки – была обитаема особым подбором бедноты. На Грачёвке были расположены «Весёлые дома» и грязные меблированные комнаты. Сюда ездили кутившие купчики проводить время до утра. Кроме того, здесь жили почти все балаганщики Москвы и музыканты. Они здесь рождались, здесь же и умирали. Балаганные артисты насчитывали несколько поколений работающих на подмостках. Это были по-своему знатные балаганные династии. Даже у шарманщиков, бродивших с чахоточными обезьянками и вертевших ручки своих инструментов, существовала преемственность. Отец умирал, оставляя в наследство своему сыну шарманку. Тот тоже всю жизнь жил на Грачёвке и работал на Цветном, чтобы тоже перед самой смертью открыть своему сыну тайны и секреты профессии.
Вот на этой-то Грачёвке и жил Ринальдо. После долгих поисков мы поднялись по грязной скрипучей лестнице почти под самую крышу тёмного деревянного дома. Нашим глазам предстала большая комната, которая была уставлена странными и необычными предметами. В углу, на чёрном пьедестале, красовалось чучело петуха, перед ним – колода карт, вставленная в блестящую медную коробочку.
Позади петуха висел на чёрном бархатном фоне скелет человека. Если дернуть за верёвочку, скелет качал толовой и бросал в стороны руки и ноги. На окне в стеклянном ящике – разноцветные, сшитые из сукна шары и яркие складывающиеся бумажные цветы. На гвозде под громадным старинным пистолетом висели три чёрных шапокляка, под ними на столике, покрытом стеклярусной салфеткой, – чёрная лакированная палочка, называемая волшебной, и золотая клетка. На другом столе в маленьком аквариуме плавали рыбки и в клетке дремали красноглазые белые крысы. Ещё одна клетка – с канарейкой и парой египетских голубей. На стенах развешаны афиши и плакаты с портретами самого'профессора чёрной магии.
В комнате никого не было. Мы, на всякий случай приготовившись в любой момент удрать, стали робко покашливать. Дверь в другую комнату открылась, и в ней появился человек в халате, вовсе не таинственный и похожий на кого угодно, только не на профессора чёрной магии, изображённого на портретах во фраке и в цилиндре. Фуфайка под халатом была расстегнута, брюки висели, приколотые к подтяжкам булавками. Он был толст, лицо одутловатое и пухлое. Только кормившие его руки были проворны и выхолены.
Заикаясь, умолкая и перебивая друг друга, мы стали упрашивать профессора чёрной магии взять нас к себе в ученики. Ринальдо внимательно нас осмотрел, как цыган лошадей на ярмарке, подведя к свету, одновременно он расспрашивал о наших родителях. И наконец предложил:
– Утащите ваши документы, и я увезу вас с собою в провинцию. А там увидим, что из вас выйдет.
Не сказав больше ни слова, он выпроводил нас и закрыл за нами дверь.
Мы были смущены. Это предложение было так неожиданно. Дома мы всё пытались узнать, какие у нас есть