бы по коже скользил преломлённый призмой солнечный луч. Он поднял вверх исполненные грусти глаза. Перед ним стояли странный человек, будто бы сотканный из эфира и света, и огромный белый волк.
— Не плачь, волчонок, — улыбнулся таинственный незнакомец, глядя на Варга своими огромными тёмными глазами.
Подойдя к нему ближе, он крепко обнял оторопевшего мальчика.
— Ты живёшь всего шестнадцать кратких мгновений.
Варг, привлечённый звуками его голоса, прислушался. Язык, на котором говорил огненный человек, был смутно знаком ему. Он понимал каждое слово, но не знал, откуда, ведь никогда не учил никаких языков, кроме своего родного…
В непроницаемых чёрных глазах человека зияла пугающая бездна, в которой отражались мириады сияющих звёзд. Он улыбался, и это выглядело очень страшно. Варг почувствовал, что спина его прямо-таки вспотела от леденящего душу ужаса — и это притом, что на улице было холодно. Вместе с тем, присутствие этого создания вселяло в него уверенность. Сердце Варга отогрелось, и одиночество перестало проедать огромные дыры в его душе. Мальчик почувствовал, как всё его существо начинает окутывать расслабляющее вязкое тепло. Он начал засыпать. Огненный человек слегка дохнул ему на лицо, будто бы рассыпал облако колючих искр.
— Пойдём домой. Мама плачет.
Взяв Варга за руку, человек из огня уверенно потянул его за собой. Белый волк неслышным призраком скользил вслед за ними.
Вот они вышли к двум скалам, которые, будто бы высокие врата, предваряли выход к морю. Снежный вихрь хлестал по лазурной поверхности фьорда и нещадно трепал светлые волосы Варга, но незнакомец вставал между ним и стихией, и ветер послушно ложился к его ногам. Оглянувшись, мальчик увидел, что волк крадётся вслед за ними, а чуть вдалеке поспешает остроухая рысь с мягкой шкуркой и коротким хвостом. На одной из скал тонул в беспросветности небольшой дом, ярко освещённый жёлтыми огнями. Вот один из огоньков отделился от этой иллюминации, и, превратившись в фонарь, заспешил навстречу заплутавшему мальчику. Оглянувшись, тот увидел, как удаляется странный юноша и звери. За спиной его развевались сверкающие складки снежного плаща.
ххх
Моника, забыв о своём странном сне, смотрела на разгул стихии. Вот точно так же, только очень и очень давно, она впервые сидела на лекции знаменитого Ларса Арвесена. Профессор, уже тогда такой строгий, медленно расхаживал по аудитории и демонстрировал робким первокурсникам снимки далёкого космоса, сделанные орбитальным телескопом «Хаббл». В аудитории царил полумрак, и только свет от проектора слабо освещал противоположную стену. Тогда тоже шёл снег, такими мягкими бархатными хлопьями, и прямоугольник окна слабо светился, отражаясь в её зеленоватых глазах.
Украдкой Моника поглядывала на статного молодого профессора, и тихонько улыбалась собственным мыслям. После этой пары ей позвонила бабушка, и сказала, что тихая и хрупкая мама, болевшая так тяжело и долго, полчаса назад оставила этот мир… Мо заплакала, но сквозь слёзы видела, что по снегу тянется цепочка лёгких босоногих следов. От этого ей стало легче, и она попыталась улыбнуться.
Профессор, оставшийся в аудитории, чтобы забрать демонстрационные материалы, не утешая Монику, попросил её отнести на кафедру карты звёздного неба. Там он усадил девушку в мягкое кресло, налил ей этот дешёвый магазинный кофе, и долго говорил о звёздах и неведомых мирах. Он не спрашивал, в чём причина её скорби, но тихим и мягким голосом рассказывал Мо о бескрайних просторах Метагалактики. Его голос убаюкал девушку, и она заснула. Тогда он накрыл её стареньким клетчатым пледом, и сидел с ней до самого рассвета. Наверное, он позвонил бабушке, потому что с утра, когда профессор подвёз её до дома на своём старом помятом «додже», никаких вопросов ни у кого не возникло.
С тех самых пор он стал её единственным научным руководителем, который уверенно вёл девушку до самой докторской диссертации.
Очнувшись от сонных воспоминаний, Мо потянулась и встала с кресла. У неё затекли спина и ноги, и она решила немного походить по комнате, чтобы восстановить кровообращение.
Остановившись у стола, Моника невидящим взором посмотрела на бумаги профессора. Случайно взгляд её упал прямо на страницы оставленного и раскрытого ежедневника. Слишком поздно она отвела глаза от того, что не предназначалось для её просмотра, поэтому строчки успели отпечататься на сетчатке глаз девушки.
«Мне предложили место в Nском университете. Я всё ещё решаюсь, но мне уже много лет, так что это мой последний шанс на…».
Сердце Мо упало в чёрную и мутную холодную воду — вот в чём причина его задумчивости.
Моника с тоской посмотрела на лэптоп. Успеет ли она хотя бы завершить труд своих последних лет, прежде чем распрощается с профессором? Город N… Это же так далеко! Обессиленная, она рухнула в кресло и закрыла лицо руками, впав в какое-то подобие транса.
ххх
«Почему аэропорт? Это связано с его скорым уходом из моей жизни?»
Из-за непогоды пришлось отменить полёт. Металлический женский голос бодро вещал на всё здание аэропорта об отмене рейсов из-за метеоусловий. Недовольные пассажиры устраивались на ночлег прямо на своих вещах, отказываясь пройти в здание гостиницы, надеясь, что задержка будет не более чем на час-два. Кто-то спешил залить своё недовольство крепкими алкогольными коктейлями. Маленькая белокурая девчушка тянула родителей в сторону Duty Free, требуя купить ей пятнистого оленёнка. Оленёнок был нужен сейчас, немедля, без него нельзя было обойтись, ну никак. Усталые родители вяло отмахивались от ребёнка; мать читала какой-то глянцевый журнальчик, отец же продолжал раздражённо слушать powermetal. Время от времени девочка выдёргивала из ушей папы то один, то другой наушник, не переставая нещадно верещать. Молодой родитель громко стенал и причитал о том, как невыносимо стало жить после рождения дочери.
ххх
Шарлотта продолжала размазывать по лицу несуществующие слёзы, но перестала тереть маленькими кулачками голубые глазки, когда ей в нос ткнулась чья-то пушистая мордочка. Изумлённая, она увидела, как мягкая рысь с бархатной шёрсткой трётся о её ноги. Лотта оглянулась на своих родителей — те о чём-то перешёптывались и громко хохотали, явно не видя рысь. Лотта, обнажив свои редкие молочные зубки, тоже весело рассмеялась.
— Рыся! — радостно завопила она и принялась теребить мягкую шкурку дикой кошки. Та терпеливо сносила жестокие ласки ребёнка и лишь досадливо подёргивала ухом.
— Держи, — раздался чей-то мелодичный голос.
Девочке протягивали красивый прозрачный кулончик в виде звёздочки, внутри которого играла и переливалась золотистая пыльца.
Лотта посмотрела на того, кто подарил ей подвеску — перед ней стояло существо неопределённого пола и возраста, словно бы всё сотканное из облаков и сияющей алмазной пыли. В его красивых глазах,