сообщить. Нет-нет, ты не вставай, ведь звёзды так прекрасны сегодня… А эта новорождённая ночь столь свежа и чиста, и трава… Шелковистая трава… Мне будет всего этого не хватать.
— Что ты говоришь, в чём дело?
— Я расскажу тебе историю. Правдивую историю. Взгляни на звёзды. Они так радостно и спокойно сияют в ночи. Хрустальные шары раскалённого газа и металла. Знаешь, что это на самом деле? Это искорки жизни. Когда одна из них догорает, то умирает. И, когда она исчезает с небесной карты, а все забывают про неё, чья-то душа соединяется с угасшим пламенем этого светоча, и из звезды рождается дракон. Драконы путешествуют по вселенным, некоторые из них столь могущественны, что могут сами созидать новые миры… Но среди всех звёзд, из которых могут родиться драконы, есть одна… Её имя — NGC-2024. И она уже ждёт меня…
— О чём ты, не пугай меня!
Франческа перекатилась на живот, затем нависла над Францем, и, глядя прямо в его зеленоватые с золотыми искорками рысьи глаза, произнесла:
— Я умру. Может быть, сейчас, а, скорее всего, через несколько дней.
Глаза Франца медленно расширились.
— Нет… Но как же… Наша любовь длилась так недолго… А ведь счастье было так близко… Ты не можешь умереть, ты нужна мне! Никто иной не сможет заменить тебя в моём сердце! Ты — моя жизнь…
Он порывисто обнял её, прижав к груди, и жарко прошептал:
— Не отдам… Ты моя… Я не отдам тебя смерти.
Она покачала головой. Со щеки сорвалась одна-единственная слезинка, капнувшая на губы Францу.
— Поздно. Я обречена умереть. Прости, что не говорила тебе, не хотела расстраивать раньше времени… Но я неизлечимо больна.
ххх
Франческа лежала на больничной койке. Франц сидел рядом, держа её за руку, вторая ладонь гладила умирающую по голове. Она грустно и вымученно улыбнулась ему.
— Всё будет хорошо, милая, всё будет хорошо…
В это мгновение она чувствовала безграничное счастье.
ххх
Спустя год Франц вспоминал этот блеск счастья в глазах возлюбленной, захлестнувший и его, обнявший с ног до головы. В её глазах засияли далёкие светила. И, в тот самый миг, когда где-то наверху угасла одна из звёзд, тихо оборвалась натянутая струна драгоценной для него жизни.
Их короткое счастье… Была ли любовь? Или это отзвучал всего лишь реквием по мечте? Реквием по ушедшей любви…
Демиург
Вневременье. В огромном бездонном пространстве в пустоте кружился неведомый космический вихрь. Он завивался воронками и играл разноцветными осколками. Радужные крошки взмывали ввысь, и медленно, словно снежинки, проливались вниз, сверкая всеми цветами солнечного спектра. Они могли бы породить гармонию, но звучали в диссонансе, ибо некому было рассмотреть эти осколки, понять их природу и что-то сделать с ними. Разбитые, разломанные, раскрошенные — то ли брызги ёлочных игрушек, то ли осколки драгоценных кристаллов. Брошенные, порванные, никому не нужные. Сор, старый софт, который признали устаревшим и снесли, сделав обновления.
Ветер утих. Осколки лежали в пыли и грязи и поблёскивали в лучах далёких звёзд. Пространство гудело вселенской пустотой, словно бы стараясь вытеснить прочь чуждые элементы. Зеркально отполированная поверхность места, опалённая агрессивными потоками звёздной радиации, безразлично переливалась под несколькими солнцами.
Меж планет, и астероидов, ловко уклоняясь от юрких комет и посмеиваясь, по звёздной тропе шёл некто. Взглядом меняя орбиты планет, дыханием зажигая новые звёзды, руками отодвигая метеориты, он пытался создать какое-то таинственное космическое равновесие. Вот он дошёл до бездомной планеты, притягиваемой лучами строенной солнечной системы, удивлённо развёл руками и загадочно улыбнулся.
Он подошёл к осколкам, присел на корточки и стал нежно, еле касаясь, перебирать их руками. Взгляд его пронзительно глубоких прозрачных глаз стал задумчивым. Он ссыпал осколки на пустое место, и стал из них что-то лепить. Он склеивал их друг с другом — тщательно, идеально ровно и без зазоров. Его замысел был неясен, но вот, внезапно, очертания стали прорисовываться.
Это была многоцветная фигура антропоморфного существа. Она сидела, обхватив колени и положив на них лоб. Глаза фигуры были закрыты, а длинные кудрявые волосы ниспадали красивыми волнами. Изящные руки с тонкими пальцами; длинные ноги с изящными узкими ступнями; вытянутое, слегка угловатое, лицо с прямым носом и чётко очерченными скулами; остроконечные уши. И крылья за спиной — большие, с огромными маховыми перьями, широко и торжествующе распахнутые.
Обнажённая, фигура была прекрасна, но в ней не чувствовалось дыхания души.
Закончив сборку, некто отошёл от маленького, по сравнению с ним, создания. Осмотрел его со всех сторон. Немного призадумался. Потом подошёл к неподвижной фигуре, погрузил руки в её грудь, как будто она была сделана из воздуха и оставалась полностью проницаема. Что-то прошептав, он начертил внутри неё огненные символы. Громыхнул гром, фигура засияла неярким бледным светом, и у неё появилось сердце. Большое сердце.
Вытащив руки из груди слабо светящегося создания, некто продолжил действо. Из его головы зазвучала странно вибрирующая мелодия. Постепенно в ней рождались тона и обертона, и вот уже звёзды стали переливаться многими цветами, планеты начали вращаться заметно быстрее, возникло непрекращающееся движение. Мелькали кометы, оставляя искрящиеся ледяные хвосты, носились метеоры, и метеориты, и метеороиды, зажигались галактики, быстрее вертелись чёрные дыры, пульсировали квазары, печально мигали белые карлики…
Но вот иллюминация разгорелась ярче, и по Эйкумене внезапно потёк огромный поток золотого света, он протекал из края в конец, он заполонил собой всё, это была река, наполненная жизнью. Она несла свои бурные воды, вспениваясь бурунами вокруг чёрных дыр, но не сметала всё на своём пути, а обновляла сущее. Чёрные дыры замедляли своё странное движение, чёрные и белые карлики становились вновь молодыми, полными сил звёздами, самые звёзды разгорались ярче, сильнее, а планеты молодели на глазах. Поток света обволакивал всё живое, окутывал, ласкал и нежил.
Постепенно в песне появились слова. Они то журчали нежным ручьём, то трещали, подобно дровам на костре, то шелестели, подобно тростнику на ветру, то нежно посвистывали, как флейта, то взрывались сверхновыми, или выли, как чёрные дыры. Они были полны глубинного смысла, они творили ткань реальности. Возвышаясь до ультразвука и падая до инфразвука, они перебирали всю гамму звучаний, брали все октавы и обертона, выходя за пределы возможного. Нити вероятностей туго сплетались, обращали вспять причинно-следственные связи, закручиваясь на самих себя, как фотон, попавший в чёрную дыру, смешивались тьма и свет, образуя новые начала. Космическая элегия звучала всё отчётливее и сильнее, симфонически, ибо теперь пело уже всё пространство, вибрируя на разных частотах.
В центре действия находился он. Светоносный поток