Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

нас книга, прочитать которую я не в силах. Не удастся ли это тебе?

И Девгон предложил им войти.

Глава 38

За оградой зеленел сад, кусты были усыпаны красными цветами; цветы желтели и краснели и вдоль узкого арыка, но бегавшие всюду две поджарые вислоухие собаки черно-белого цвета умудрялись не ранить их; в движении эти собаки казались серебряными.

— Не они ли прогнали вангхапару? — спросил Таджика Джьотиш, кивая на собак. — Кхубчехр жаловалась.

— Куда же они могли его прогнать? — возразил Девгон. — Всюду стены.

Так переводил Таджика Джьотиш Махакайе их речи.

— Умеют ли они плавать? — спросил Махакайя.

Таджика Джьотиш ответил, что да, но предупредительно перевел его вопрос.

Девгон закивал, поводя пышным облаком бороды вверх и вниз.

— Но я обещал твоей внучке нового, — сказал Таджика Джьотиш. — В монастыре живет один, но, по-моему, он обзавелся подругой. Правда, колючки у него уже седые, — продолжал с улыбкой старик, глядя на бороду Девгона, — но бегает еще резво и выхлебывает всю чашку молока за раз. Пусть Кхубчехр наберется терпения.

Они расположились в саду, в тени на красном ковре в черных узорах; жена Девгона, невысокая и полная женщина с черными волосами с седыми нитями в темно-сиреневом одеянии и прозрачном длинном розовом платке, принесла чашу с абрикосами, виноградом и разломленными рубиновыми гранатами. Девгон предложил монахам угощаться, но сам к чаше не притрагивался. Старик Джьотиш охотно взял и того и другого, отправил в рот пару пригоршней гранатовых зерен. Последовал его примеру и Махакайя, зная, что от угощения отказываться у всех народов, через чьи страны пролегал его путь, оскорбительно, если только это не вино и мясо. Пить вино ему предлагали не раз, иногда слишком настойчиво, но Махакайе удавалось отказываться. Он прекрасно помнил судьбу великого переводчика Кумарадживы, который пришел из Индии в Западный край, где обрел славу в государствах Куча, Аксу, Кашгар, Карашар, и слух о нем достиг Поднебесной, астролог сказал императору лжединастии Фу Цзяню о загоревшейся на небосклоне Западного края звезде, истолковав это как явление великого мудреца. Тот отправил гонцов, но они вернулись ни с чем; а вот войско, что вторглось в страны Куча и Карашар, захватило Кумарадживу. И полководец глумился над мудрецом, увидав, что тот слишком еще молод, усаживал его на буйвола, на дикую лошадь и потешался; пожелал женить его на дочери правителя Куча, но Кумараджива всячески отказывался, и тогда на пиру его насильно напоили вином и заперли в комнате с той девицей, и он потерял невинность. Хотя все это и не помешало потом прогреметь славному имени Кумарадживы по всей Поднебесной в проповедях, наставлениях императора и переводах множества сутр, составивших больше трехсот цзюаней. Так что со всех концов страны к нему стекались жаждущие. Он ценил пение индийского языка и сравнивал чтение переводов на китайском с поглощением пережеванной пищи и все силы прилагал к тому, чтобы переводы пели. Он написал гатху:

Ты разумом своим рождаешь добродетель,

И чудный аромат на много йоджанов окрест струится.

На древе тунга ты, о феникс одинокий, восседаешь,

И трель твоя пронзает высь небес[253].

— Вот за этой трелью я и странствовал, — закончил Махакайя. Рассказывая по просьбе Джьотиша Девгону о своем пути, он и привел в конце эту гатху.

— Ты ходил за музыкой?

— Да, но за музыкой языка и перевода, которыми владел Кумараджива в совершенстве.

— И где же он сейчас? — спросил Девгон, скатывая синий взгляд с круч носа и облака бороды на Махакайю.

— Жил он в столице Чанъань при дворце и умер в двадцатый день восьмой луны одиннадцатого года правления лжединастии Цинь под девизом Хун-ши. Двести тридцать семь лет назад. И, умирая, рек: «Если в моих переводах есть ошибки, язык мой сгорит, а нет — останется невредим».

— Его предали огню после кончины? — спросил Девгон с отвращением.

— Да.

И Махакайе показалось, что сейчас белое облако обернется черной тучей и глаза метнут молнии.

— Так принято в Поднебесной?

— Нет. Но так поступают в Индии. Император велел провести церемонию в соответствии с чужеземным обрядом, чтобы достойно почтить труды этого человека.

Девгон испытывал негодование и отвращение, и Таджика Джьотиш поспешил перевести разговор. Он напомнил Махакайе его сон, о котором тот забыл упомянуть. Сон с блеснувшей звездой Тиштрйа. Махакайя подтвердил это.

— И поведай о ваших звездах Пастух и Ткачиха, — попросил старик и, лукаво взглянув на Девгона, беззубо разлыбился и добавил: — Ты знаешь, уважаемый, мою любовь к светилам.

И Девгон невольно отозвался улыбкой на эту обезоруживающую улыбку старика. А когда Махакайя исполнил просьбу, Таджика Джьотиш спросил о песнопении в честь звезды Ткачиха — Ванант и звезды Тиштрйа.

Девгон молчал, но взгляд его прояснился.

— Ты думаешь, я спою для вас этот яшт? — спросил он.

— Так истинно, — сказал старик. — Мы, монахи учения Татхагаты, любим чистоту во всем, как и вы, в помыслах, в словах и деяниях. Мы с почтением относимся к огню и ценим воду, а также растения и вообще всякую жизнь. И наш главный закон — закон ахимсы: неповреждения жизни.

— Но вы оскверняете огонь мертвечиной, — грозно молвил Девгон.

— Ни наши монахи монастыря Приносящего весну фламинго, ни тем более монахи всей Поднебесной так не поступают, — возразил старик.

Девгон молчал, глядя в сторону.

— И мы также ожидаем Спасителя, — добавил старик. — Майтрейю, будду грядущего. Как и вы Саошйанта, который пребывает до срока семенем в водах священного озера… — Старик запнулся.

Девгон покачал головой и насмешливо произнес:

— Ты почти все знаешь, звездочет.

— Но в дыру памяти вывалилось это название озера, что в Заранге…[254] на заходе солнца…

Девгон словно еще взвешивал, говорить ли дальше, но чаша весов с беззубой лучистой улыбкой старика звездочета перевесила, и он величественно изрек:

— Это неважно, дед звезд.

— Так истинней, — согласился старик.

— Но он не понимает наш язык, — продолжал Девгон, взглядывая на Махакайю.

Таджика Джьотиш тоже посмотрел на Махакайю так, словно вообще впервые его видит.

— Так истинно, — отвечал он. — Он уже изучил язык сутр, изучил язык Страны Льва[255]. И должен изучить этот язык.

Девгон усмехнулся и огладил белое облако.

— Но и ты не ведаешь языка служений.

— Так истинно! Тогда пока позволь, уважаемый, услышать нам лишь трель, напев.

Но Девгон сделал отрицательный жест.

— Ни к чему, дед звезд. Но для тебя я могу записать эти два звездных яшта на пахлави.

— Это было бы достохвально, почтенный песнопевец Девгон.

— Хорошо! А теперь давай свою книгу.

Старик Джьотиш достал берестяную книгу, скрепленную шнуром, продетым сквозь все листы и две дощечки. Небеса над облаком сразу стали