Но да ладно, как-нибудь уж выкручусь - например, ботинки покупать не стану, хотя по такой слякоти ноги в туфлях мокнут. Обойдусь. Дай Мерлин, не простужусь, а коли и простужусь - у мадам Помфри завсегда Перечное зелье в наличии. Абсент для вдохновение на написание этих дементоровых ответов и трёхтомник - вот мои планы.
Тем временем приносят заказ, спрашивают, не желаю ли я сигару.
- Нет, благодарю Вас. Я не курю.
- Тогда, может быть, лимон?
- Да, спасибо. И принесите ещё стаканчик абсента, чтобы мне Вас не загонять попусту.
- Ну что Вы, сэр, я же - официант, и моя обязанность - обслуживать клиентов так, чтобы не было порицаний со стороны руководства. Благодарю Вас за беспокойство о моих ногах - никто ещё ни разу не вспомнил о них.
Симпатичный парень, и явно клеится. А глаза-то, глаза-то какие красивые! Может, попробовать хоть разочек по-настоящему? Но он же - маггл!
А тебе не всё ли равно, Рем? Ведь не ты выбираешь - тебя выбирают.
- А… Есть ли здесь кабинеты или место, где можно уединиться?
- Простите сэр, но моя смена закончится тольо через два часа. Вы вряд ли будете ждать так долго.
- Я подожду, мистер…
- Меня зовут Джейкоб, Джейкоб Питкин, сэр. Можно просто - Джек. Для Вас, сэр.
- Спасибо, меня зовут Ремус Люпин, я профессор одной из частных школ для… очень одарённых подростков.
Я выпаливаю всё это без единой запинки - абсент пошёл, да и ещё обещание… такое, интимное. По недомолвкам об ожидании я понимаю, что меня хотят.
… Впервые в жизни…
… - Finite incantatem!
Северус прервал действие Небесного исцеляющего заклинания, увидев, как изменился в лице его Квотриус.
Да пройдёт ли эта восковая желтизна лица его, возлюбленного моего, сменившись на белоснежную, с румянцем, кожу? Округлится ли лицо или так теперь и останется сухою, покойницкой маской?
Появится ли в тусклых сейчас, не от мира сего глазах звёздный блеск, который я успел полюбить так сильно и горячо? Или пусть хотя бы вернётся матовая глянцевитость, только не этот сухой, пронзительный, пронзающий, кажется, все миры и окрестности их, невыносимо яркий, излишне неживой какой-то, пробирающе язвительный, ярящийся в своей немоте взгляд!
Северус метался вокруг неподвижного Квотриуса со скрещенными на сердце ладонями и ужасался переменам, произошедшим с его возлюбленным после призвания Стихий и их пришествия и обрушения на него, несчастного, вовсе не такого знатока... их сущностей, как Северус, но услышавшего о них вообще в прилагательном отношении лишь от брата впервые сегодня же.
- Ох, лучше бы он просто подольше помучался физически, чем вот так… Стихии же истощили его, сотворив практически мумию из живого, хоть и страдавшего человека! Я - кретин, болван последний, олух, бестолочь, идиотина, Мордред меня забери! Это же я - я! - повелел Квотриусу призвать Огонь и Воздух! Я теперь и не расстанусь с Квотриусом, пока он не возвратит себе прежний облик! Не смогу! На мне все грехи наши, за которые покарали Стихии одного лишь возлюбленного брата!
Профессор говорил без умолку по-английски, выплёскивая в никому не понятном бормотании весь груз забот и печалей, что были у на него на душе.А груза сего, поверьте, накопилось великое множество.
Вдруг Снейп решил попробовать после завершения мощных деяний Стихий очень простенькое заклинание, правильному выполнению которого он учился у колдомедиков из св. Мунго - таким необходимым было для него приведение себя самого в состояние, необходимое, но не достаточное для аппарации в заветный тупичок Хогсмида. Целители не раз говорили Северусу, что он рискует расщепиться, аппарируя в таком замученном состоянии. Но сейчас все усилия собраны воедино, все силы сплетены вместе, и мощнейший:
- Enervate!
Взгдяд Квотриуса тотчас изменился - сейчас в его глазах застыл ужас, видимо, пережитый им, недвижимым, взлетевшим ввысь с пламенем в руках, глаза его заблестели, и он… заплакал, как дитя.
Он был очень страшен сейчас - плачущий «мертвец» - вот всё, что осталось от кельтского красавца после изгнания инфери. И вряд ли он будет теперь красивее - этот облик он сохранит, скорее всего, надолго, если не навсегда.
Да уж, трудно ему будет найти себе невесту…
Подбежал Малефиций, взглянул на любимого сына, бросился на землю и пополз к Северусу, заклиная его вернуть Квотриусу прежний цветущий облик.
- Встань, о высокорожденный отец мой! Всё, что в силах я сделать, я совершу. Многого же у меня не проси, ибо и я не всесилен. Особенно после воздействия на милого брата, свечу, освещающую душу мою, Стихий, мне неподвластных. И неподкупны Они. Иначе разве стал бы я... так суетиться вокруг возлюбленного брата моего? Уж соделал бы хоть что-нибудь, дабы прежний облик ему вернуть!
Но «отец» только обнял ноги старшего сына, нелюбимого, но, насколько знал ол он, одарившего сына любимого своего проклятым искусством чародейства, и уткнулся лбом и носом в его колени, и всё это молча.
Легионеры, хоть и вышли из ступора, а убежавшие в перелесок - вернулись, но теперь картина, представшая перед ними, снова ужаснула многих. Они, чтобы не видеть явно добровольного самоуничижения доблестного военачальника перед сыном - чародеем, сокрылись в шатрах своих. А у кого из них шатры были сметены, забились обратно в прежний гостеприимный подлесок.
Северус воскликнул, вкладывая в заклинание из Тёмных Искусств, возвращающее душу обратно в тело, если та ещё не неподалёку, и только что покинула плоть, всё тепло своего тела, как оно и требовалось этим заклятьем:
- Vita nova secundum!
И Квотриус ожил, правда, оставаясь таким же практически бесплотным, с восковым лицом, но теперь обретшим мимику.
- Северу-у-с-с! Что со мною?
Северусу было страшно холодно, кончик носа его посинел, а уши щипало, словно от рождественского, такого редкого морозца, но он нашёл в себе силы, чтобы ответить возлюбленному, испуганному брату:
- Ты возвращаешься к жизни, возлюбленный мой… брат. Тебя покинуло то злое наваждение, что жило в тебе, питаясь плотью и кровью твоими. Но ни душу, ни сердце и ни разум зараза не затронула. Всего лишь поверь мне. Ты - всё ещё прежний Квотриус, Мой, если позволишь называть тебя так, о Повелитель Стихий многомудрейший и всеславнейший посреди других чародеев.
- Так это были… Они? Я чувствую себя живым мертвецом, ламией, ежели, конечно, посреди них найдутся мужчины, а не человеком из плоти и крови. Что со мною случилось, о Северус, возлюбленный мой? Я не смею называть тебя ни ветром, ни лампадой, ни светочем и опорой, ибо вижу я, что ужасен. обликом своим, непригляден и даже у отца нашего высокорожденного вызываю лишь отторжение. Не правда ли, военачальник и выскорожденный патриций, отец ничтожного полукровки, меня, ставшего всадником?!