Поттер, всё также, сидя на корточках, внимательно смотрел, как лижутся двое братьев, и тошно стало ему.
Почто Сх`э-вэ-ру-у-у-с-с обнимает эту живую мертвечину, Кх`э-вот-ри-у-у-с-сэ, не замечая, что он теперь - урод, каких поискать только среди оставшихся из племени Х`ынгу? Да и то не найдёшь таких страхолюдин. Ну, кривые есть, вовсе слепые, хромоногие или уродившиеся без одной или двух пальцев рук. Да, такие есть, даже безногие есть да дурачки и безумцы злые есть. Но такого страхоила среди племени Х`ынгу, да думаю я, и среди другого племени Истинных Людей, что в загоне копошаться, жрать хотят, как и я, не нашлось бы вовсе. Это ж мертвец ходячий! А ещё с прекрасным Сх`э-вэ-ру-с-сэ имеет наглость целоваться, да как ещё целоваться-то! Я и не знал, что мужики... так целоваться умеют, что большинство пальцев на-х`э-м-ни-ков даже сбежалось поглазеть!
Но в таких красивых, никогда не смотрящих на меня глазах Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ столько света и… любви к брату, что он, кажись, и не замечает его уродства. Вот странный! Неужели они ночью будут ебаться или в рим-ла-нх`ын-ин-с-ких обычаях только вылизывать друга языками? А как же ебля? Ну-у, если нет… Нет, так нет…
А жалко, оченно хотелось бы посмотреть, как мужики полюбовно, а не по насилию ебутся. Меня вот так полюбовно, как Сх`э-вэ-ру-у-с-с, никто никогда не вылижет и не… Не буду об этом думать, не то писька встанет, а куда мне бежать-то посредине белого, да ещё и солнечного, дня?
Так, если ебстись они не будут сегодгя, тогда пришла очередь Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ вылизывать этого упыря с жёлтой, натянутой, словно ловчие сети, кожей на лице и пустыми, чернющими, страшенными глазами.
А и понавидался я этих сетей, что на кроликов да на птицу лесную ставят, названия её не знаю, но красивая... пока не общиплют женщины Истинных Людей все перья с неё, и они золотой землёй покрывают обычную землю.*
Вот я над ними и посмеюсь, когда Сх`э-вэ-ру-у-с-с до письки этого тухляка дойдёт! Назло им, двум пальцам мужиков, спать не буду, а рассмеюсь громко! Назло! Чтобы им всё удовольствие обломать!
- Назло! Назло!
Гарри не заметил, как прокричал последние два слова вслух, а на него вылупились все на-х`э-м-ни-ки, только что заметив раба, того, который привёл их в это племя, на свободе да ещё и нагло, без сумления нагло, орущего что-то на своём варварском наречии. Раб на свободе, а не в запгончике для таких же, как он! Да ещё и в окровавленном когда-то давно, видно, ещё в первоом стойбище, с засохшими, заскорузлыми бурыми пятнами плаще воина гвасинг, а не простого обитателя стойбища! В загон его, покуда военачальник Снепиус не узнал, что по лагерю свободно расхаживает раб! Экое упущение, право, и никто ведь из солдат не заметил его прежде!
Его тотчас скрутили, связали руки за спиной потому, как раб был с уже зажившими ранами, раз мог так долго бежать, оставили только плащ в старой, впитавшейся крови, и загнали на место, отведённое всем рабам, понахватанным солдатами и всадниками в племенах гвасинг.
… А Северус в это время не обращал внимания ни на кого, только молча, исподтишка наблюдая за поведением брата своего, но не находил ничего странного в его движениях и жестах, лишь только тело его оставалось всё ещё неправильно, неприятно худым, а лицо имело землистый оттенок, с неестественно яркими красными мазками на выступивших из-за худобы лица скулах, да ещё губы его, ставшие в одночасье тонкими, словно из них выжали все соки, оставались неприятного цвета - кроваво-красными. но вовсе не напоминали прежний оттенок - «как кровь на снегу».. Скорее, их цвет напоминал оттенок губ знакомых вампиров - графа Влада Цепеша и его мертворождённого сына Лукаша, так налиты они были кровью, что казались даже грубо накрашенными у живого-то человека.
Сейчас Квотриус вовсе не походил на кельтского красавца - он стал немилосердно, до отвращения, до подкожной дрожи, по непонятной причине уродлив, и Северус осознавал это. Но знал он вместе с тем и, что, если Квотриус останется таким, и Стихии не смилостивятся над полукровкой, вернув ему отобранное - плотное, но гибкое тело, красивую внешность, всё, что было выжженно и сдуто, он, Сев, будет любить… такого Квотриуса ещё крепче. Он же обречён на свадьбу совсем уж с дурной бабой… Сейчас даже отец Квотриуса смотрит на сына с плохо скрываемым отвращением и пренебрежением. Любил он в Квотриусе, видимо, не личность самого сына, но черты Нывх`э в его чертах, а теперь их не стало. Так за что теперь продолжать любить уродливого бастарда, коли в доме найдутся более красивые его единокровные братья от хорошеньких рабынь? Ещё не поздно взять мальчика посимпатичнее - своего сына да заняться воспитанием из него воина, впоследствии станущего всадником, обязательно, при таком-то отце и таких покровителях, как у отца. Да что б недюжинно красив мальчонка был, что б забыть об уроде Квотриусе, прежнем любимчике. Да что б так забыть, что пусть, хоть и живёт в доме Господина своего, но... А вот эти ограничения на появление среди домочадцев дожен ввести лишь Господин дома, мын его законнорожденный Севкерус. А как Северус с Квотриусом лобызаться-то начали, словно после долгого разлучения да не по собственной воле, а, словно, под насилием.
Северус помнил только обжигающий, прокравшийся до костей и сковавший мышцы, холод, а после - он лежит на земле, ему до странности хорошо и тепло, и рядом лежит Квотриус… Потом объятия и поцелуи. И это всё, что запало ему в душу.
Да, вот ещё - Квотриус, которого до приступа холода он помнил уже более здоровым и нормальным на вид, после снова обрёл восковое, плотно обтянутое кожей, лицо, и тело его было, как у изнемогшего от хлопот и тягостей жизни раба, а не налитого мускулами, как прежде.
Северус догадался, что брат его младший призвал Стихии какие-то или какю-то одну из Них вновь. Но вот какие - он, впервые в жизни… боялся спросить, дабы не повергнуть Квотриуса в неприятные воспоминания об исцелении его, Сева. Это исцеление, несомненно, от того самого пробирающего насквозь, вымораживающего даже разум, холода. Снейп побоялся ранить чувствительную душу молодого полукровки, которого он любил, как самое ценное, что имел - радость своей души, такое редкое чувство. Потому и умолчал о произошедшем, самостоятельно задумавшись, какая из Стихий была вызвана Их неумелым ещё Повелителем для него, Северуса Снейпа.
Шатёр поставили очень быстро. Квотриус возлёг на покрывале, прикрывшись овчиной и всё смотрел на Северуса влажным, сияющим, зовущим взглядом, оставшимся красивым, но казавшимся неуместным на желтоватом, сухом лице со вкраплениями жутковатого ярко-красного, почти алого цвета., «накрашенного», неестественного до крайности, до невозможности, до уродства.