Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

чего она взяла, что он один? Или как там говорят – холост? Слово какое гадкое, как про заряды для орудий говорят. Выстрел есть, а пороха нет. И какие глупости только не лезут в голову!

Тем временем Лера доела пирожное, вытерла крошки со рта, промокнула его салфеткой и, чтобы подкрасить губы, вынула китайское карманное зеркальце с павлинами, сидящими на ветках цветущей вишни.

– Ну надо же, всю помаду съела, – заметила она.

Людвика едва очнулась от своих душераздирающих мыслей.

– Ну что скажешь? – потревожила она Леру, увлеченно подмазывающую ярко-малиновой помадой свой ротик сердечком.

– И чте скежу, – процедила Лера сквозь свой трудоемкий процесс. – Скажу, что все три варианта имеют место быть. Ты-то сама что думаешь? – Она наконец оторвалась от своего изображения и любовно положила зеркальце с павлинами назад в сумку.

– Не знаю, – пригорюнилась Людвика. – Ничего не понимаю.

– Но-но, ты нос-то не вешай, – деловито сказала Лера, – рано еще выводы делать. Тут надо проверить все три варианта, а потом решать, как быть. Не боись, и не таких брали штурмом!

Как раз вот штурмом Людвике «брать» Глеба совсем не хотелось. Зря она эти расспросы с Лерой затеяла – у них разные понятия о любви и о мужчинах. Но Лера продолжала, как дивизионный командир младшему по званию:

– Сначала надо откинуть самый гиблый вариант. Если он женат, к примеру, или у него кто-то уже есть, то не надо тратить на него время – все равно ничего не получится. И тебе будет морочить голову, и ей. Ну зачем тебе это? Что, других вокруг нет? А! Вон смотри, смотри, вон у двери – зашли два парня, на нас смотрят, не оборачивайся, делаем вид, что не замечаем. Если подойдут знакомиться, тот, что повыше, чур мой, – зашипела Лера.

«Господи, какое там знакомиться», – подумала с досадой Людвика и допила холодный чай.

– Пошли, – чуть не рявкнула она на Леру, – завтра рано вставать, а еще домой через весь город переться. – Домой. Так уже и дома толком нет: родственники ждут не дождутся, когда она съедет, может, общежитие где найти? Но его дают только на время экзаменов. Придется делать вид, что все хорошо, и протянуть до вступительных. Настроение у нее было прескверное, а Лера никак не сдвигалась с места.

Наконец Лера нехотя встала из-за стола и отодвинула с шумом стул:

– Ну вот, ты всегда так: только кто-то приличный засветится на горизонте, так ты сразу – домой, домой. – Лера сморщила хорошенький носик. Проходя мимо парней, она прошептала Людвике: – Хотя ты права, на этот раз – так себе, нечего выдавать желаемое за действительное. Высокий еще ничего, а твой – деревня!

«„Твой“! С ума она сошла?» – Людвика разозлилась на Леру. Ну как так можно о незнакомых людях разговаривать? Не картошку покупаем, та картофелина – лучше, вот эта – больше. И вообще, у нее голова пухнет от своей драмы, а Лере все нипочем, с людьми поступает так же, как и уколы делает: быстро, не глядя, раз-два, и готово – глянула, приценилась, зубы поскалила и дальше пошла. Ну что это такое? И где же тут романтика, где же чувства? Людвика закрыла глаза и опять увидела остановившийся на ее лице взгляд Глеба сквозь стеклянные двери. От этой картины больно, блаженно-пронзительным электрическим зарядом кольнуло внутри.

Вышли на улицу. Подъехал трамвай. Лера вдруг ойкнула:

– Ой, сумку, сумку в кафе забыла! Это все ты со своим «пошли, пошли»! Ладно, ты садись, а я назад побежала, может, еще не сперли. Там же у меня зеркальце и две косметички! Пока!

Людвика заскочила в трамвай и чуть не упала. На задней площадке у окна сидел Глеб и, упершись лбом в стекло, мирно дремал. Видимо, после смены. Людвика растерялась и сначала остановилась, а потом осторожно протиснулась внутрь салона, поближе к Глебу, и из-за плеча высокого мужчины с газетой в руке стала за ним наблюдать.

Трамвай катился по рельсам, скрипел и скользил по привычному для нее маршруту, за окном одна за другой, как в старом кино, мелькали остановки, пассажиры с шумом выходили и заходили, а Людвика, не отрывая глаз, стояла и смотрела на спящего Глеба и его отражение в стекле. Иногда на резких поворотах он вздрагивал и отрывал голову от окна, но потом опять, покачиваясь, как пьяный, прислонялся к нему, а потом и вовсе укладывался на него, как на подушку, не замечая ни твердости, ни холода стекла. При свете встречного транспорта по трамваю то и дело проползали длинные косые тени, и в полумраке, внезапно окутывающем сидящих пассажиров, Людвике казалось, что Глеб не спит, а пристально смотрит на нее немигающим взглядом из своего отражения в окне, но очередная тень, поспешно пронизав внутренности трамвая, судорожно пробегала дальше, как карманник, за которым гнались, и лицо Глеба – уставшее и знакомое и в то же время чужое, погруженное в беспокойный, неглубокий сон, вновь выныривало из тени, высвечивалось, выравнивалось и вскоре опять принимало свои прежние черты.

Людвике надо было скоро выходить, а ей совсем этого не хотелось. Она стояла и смотрела на Глеба, и ей казалось, что, даже если бы ей пришлось так простоять несколько часов кряду, и тогда бы она совершенно не устала и, наверное, даже бы не пошевелилась, потому что в ее душе росла такая неизбывная нежность к сидящему у окна человеку, которой она никогда и ни к кому раньше не испытывала и от которой было трудно дышать. Мужчина с газетой, за которым Людвика на всякий случай пряталась, вышел на какой-то остановке, и она на некоторое время получила возможность смотреть на Глеба просто так, не вытягивая шею и не выкручивая руки, хватаясь за поручни, чтобы не упасть. Но тут кондуктор объявила «Одоевского», двери с шумом отворились, и Людвика, как во сне, не чуя собственного тела, оказалась на улице, полностью погруженная в свои путаные мысли, как Глеб, по странному совпадению ехавший на одном с ней трамвае, – в свой сон.

XX

С трудом дождавшись понедельника, Лиза встала не в шесть, а в пять. С утра, как обычно, собираясь на смену, долго стояла у окна с чашкой чая, отрешенно жевала хлеб с намазанным на него абрикосовым повидлом – есть ей совсем не хотелось – и представляла, как она заходит в Севкин цех и видит его там, скрюченного у какого-нибудь агрегата или болтающего с напарниками. И в этот момент взойдет солнце. Только этого никто