только знал, как я разозлилась тогда. Боже мой, как же я разозлилась!.. Конечно, я могла бы пригласить его к себе, напоить горячим чаем с медом и найти какую-нибудь одежду, но я была так зла, что просто повернулась и пошла прочь, тем более что все это происходило прямо перед парадной моего дома. Я захлопнула дверь прямо у него перед носом и даже не посмотрела на него. (Помедлив, негромко). Ты ведь знаешь, почему я разозлилась, дорогой?..
Павел молчит. Короткая пауза.
Ну, конечно, ты знаешь… Просто я вдруг поняла, что все это серьезно, что прошлая жизнь закончилась и начинается что-то совсем другое, и при этом начинается, не спросив моего согласия, не поинтересовавшись, хочу ли я этого или, может быть, совсем не хочу и не желаю… Это было, как стук в дверь, неожиданный и требовательный. Так, наверное, стучит судьба, требуя, чтобы ей немедленно открыли, и вот тебе приходиться теперь вставать, оставив уютное кресло и отложив в сторону занимательный роман, который ты читала, и идти открывать дверь, за которой, может быть, тебя уже ждет что-то ужасное… (Помедлив, негромко). Вот почему я ничуть не удивилась, когда на следующий вечер увидела его сидящим на скамейке возле моего подъезда… (Едва слышно). О, Господи… Почему же никто и никогда не спрашивает нас, хотим мы то, что нам предлагают, или нет?… (Замирает, уткнувшись лицом в ладони).
Короткая пауза.
Павел (не поворачивая голову): Он был глупец, этот твой человек.
Эл (подняв голову, почти сердито): Не говори так… Он был самый замечательный, самый умный, самый нежный человек из всех, кого я только знала.
Павел: А я говорю тебе, что он был глупец. Глупец – и больше ничего. Самодовольный и занятый только самим собой дурак.
Эл: Неправда!..
Короткая пауза. Павел молчит.
(Негромко). Неправда… (Помедлив). Знаешь, когда я в первый раз пришла к нему домой, то увидела там такой чудовищный беспорядок, который трудно себе даже вообразить. Неделями немытая посуда, грязное белье по углам, и везде книги, книги, книги – на полу, на подоконнике, на кухне, в ванной, везде… Боже мой, что это был за беспорядок! И только на столе, за которым он работал, всегда была идеальная чистота… В один прекрасный день, когда его не было дома, я устроила страшную уборку, помыла окна, отскребла и вымела всю грязь, вытерла пыль, перестирала все, что смогла найти, так что, когда он пришел, квартира просто сияла и светилась… Ты, наверное, думаешь, он сказал мне «спасибо»?.. Как бы не так. Он наорал на меня, как будто я не убрала, а наоборот, выпачкала все, что только можно… (Смеется). Боже, как же он тогда орал… Но знаешь, что я тебе скажу, дорогой?.. Я видела, что ему нравится все, что я сделала. Просто он не терпел, когда кто-то влезал без разрешения в его мир, – будь это порядок в его комнате или порядок, который существовал в его голове…
Павел презрительно фыркает.
(Упрямо). Да, представь себе, ему нравилось, когда все шло именно так, как он хотел. А кому, интересно, это не понравилось бы?.. Но он никогда не был упрямым из-за одного только упрямства. Конечно, он часто был капризным, словно ребенок, но, вместе с тем, он мог тебя выслушать и согласиться с тобой, если считал это правильным, а уж это встретишь сейчас нечасто…
Небольшая пауза. Павел молчит.
(Негромко). А главное, мы были счастливы вместе. Каждый день. Каждое утро и каждый вечер… Разве этого недостаточно?.. Скажи мне, разве этого мало?
Павел: Я уже сказал тебе, женщина, – он был глуп и самоуверен, этот твой человек… Жалкий дурачок, который не знал даже, в какую сторону ему следовало идти.
Эл (погасшим голосом): Неправда.
Павел (повернувшись к Эл, немного повысив голос): Ну, конечно, он не был каким-нибудь особым чудовищем. Скорее, самым обыкновенным человеком, каких тысячами встречаешь каждый день на улице. Ленивый, самодовольный, ограниченный. Возможно, он действительно был счастлив с тобой, почему бы и нет? Ведь тот, кто родился слепым, не знает, что такое солнечный свет, и бывает счастлив, оставаясь во мраке, но только до тех пор, пока его не исцелит нож хирурга. Как вот этого твоего человека, который просто вышел однажды прогуляться или отправился по каким-то своим делам, когда мир вокруг него вдруг исчез, и он увидел себя, идущим по дороге в Дамаск. По этой глинистой, хорошо утрамбованной дороге, по которой до него прошли миллионы ног. По пыльной дороге, на обочине которой то там, то здесь белели кости людей и верблюдов, а солнце палило над головой так, что у него немедленно пересохло горло, и кожа на лице и руках стала шелушиться и трескаться… (Поднимаясь со своего места, сердито). Знаешь, каково это – идти по дороге, которая называется «старая дорога в Дамаск», хотя может быть, в конце ее никогда не было никакого Дамаска, да, наверное, и никакого другого города, как не было, вполне возможно, даже колодца, или постоялого двора, а были только эти пустые разговоры о том, что находится там, в конце пути. Как будто кто-то действительно может это знать – что там находится?.. (Идет по сцене, время от времени останавливаясь и продолжая говорить). И все это потому, что человек всегда придумывает себе какой-нибудь Дамаск, а заодно уж какое-нибудь безотлагательное и важное дело в этом Дамаске, тогда как на самом деле не существует никакого Дамаска, а есть только эта пустыня, да белевшие по обочине дороги кости, которые никто не хочет замечать, думая, что самое главное ожидает его впереди… (Помедлив). Как этот человек, о котором ты вспомнила. Он тоже думал, что впереди его ждет Дамаск… Дамаск, слава, почет, восхищение окружающих, обед с градоначальником. Он торопился вперед, не замечая ни пота, заливающего глаза, ни пыли, ни белевших костей. Я ведь сказал тебе, что он был глуп, этот человек. Глуп и самодоволен, как глупы и самодовольны все эти миллионы, которые шли по этой дороге до него и будут идти после. И он оставался таким до тех пор, пока не увидел Распятого, который стоял и смотрел на него. Он просто стоял в стороне и смотрел, так, что этот человек тоже остановился, не в силах тронуться дальше, чувствуя только, что время остановилось. И вот так они стояли, кто знает сколько? Час? Год? Вечность? Стояли, пока, наконец, Распятый ни разомкнул губ и ни сказал ему…Ты ведь знаешь, что Он сказал ему, женщина?
Эл (тихо): Да.
Павел: Он сказал ему: «Павел… Зачем ты гонишь меня, Павел?» И этот человек, о котором ты рассказываешь, не нашел ничего