С конца 90-х годов в Петербурге одна за другой выходят книги Федорова: «Стихотворения» (1898), роман из жизни башкирского народа «Степь сказалась» (1900), книга переводов с итальянского «Стихотворения Ады Негри» (1901), «Рассказы» (тт. 1–2, 1903), новый сборник «Стихотворений» (1903), сборник пьес «Обыкновенная женщина. — Стихия. — Старый дом. — Бурелом» (1903) и др. К этому времени Федоров оставил газетную работу, целиком отдался литературному труду, проявив редкостную плодовитость во всех жанрах. Его литературные связи в провинции и столицах охватывают широкий круг имен. Федорова хорошо знали в одесском «Литературно-артистическом клубе», где он был завсегдатаем; своим человеком считали его и в «Товариществе южнорусских художников»[90]. Члены товарищества собирались по четвергам у художника Буковецкого; в их кругу Федоров познакомился с И. А. Буниным и А. И. Куприным, часто наезжавшими в Одессу. Особенно близко Федоров сошелся с Буниным. Бунин подолгу гостил на даче Федорова в Люстдорфе под Одессой. Во многих своих стихотворениях Федоров ориентировался на Бунина, а затем откровенно подражал ему. Бунин отозвался сочувственной рецензией на книгу Федорова «Стихотворения» (1898), отметив, что со времени выпуска первой книги поэт «успел значительно развить свое дарование и создать себе уже некоторое имя»[91]. Бунин противопоставлял традиционность стихотворений Федорова манерности некоторых «новых поэтов». Эти стихотворения, писал Бунин, «касались очень старых тем, носили большей частью личный характер — и в то же время убедительно доказывали лишний раз ту простую мысль, что для того, чтобы быть истинным поэтом, для того, чтобы в той или иной мере производить облагораживающее и возвышающее душу впечатление, вовсе не нужно во что бы то ни стало разыскивать „новые слова“, „новую красоту“, или непременно быть поэтом-философом, поэтом-гражданином, а нужно иметь только живую, чуткую к добру и красоте душу и художественный талант. У г. Федорова, без сомнения, есть и то, и другое…»[92]. К недостаткам книги Бунин отнес тот «приподнятый тон», ту «крикливость и деланный пафос», которые в еще большей мере были свойственны ранним стихотворениям автора.
Сохранилась часть обширной переписки Бунина и Федорова, проясняющая подробности их личных и литературных отношений на протяжении многих лет[93].
В начале 900-х годов Федоров познакомился с Чеховым, бывал в его ялтинском доме и состоял с ним в переписке. Чехов признавал в Федорове талантливого драматурга, вел серьезные переговоры с Немировичем-Данченко о постановке его пьес в Художественном театре[94].
В Петербурге Федоров был принят в народнических литературных кругах, тяготевших к редакции «Русского богатства», несколько раз появлялся на поэтических «пятницах» К. К. Случевского[95].
Федоров был участником литературного кружка «Среда», собиравшегося обычно в московском доме Н. Д. Телешова, а в некоторых случаях — на квартире Леонида Андреева. Здесь Федоров познакомился с Горьким, Вересаевым, Серафимовичем и многими другими.
Весной 1905 года Бунин предпринял попытку ввести Федорова в круг писателей, издававшихся «Знанием», однако Горький после некоторых колебаний отклонил эту попытку: «Скучен он, однообразен, — отвечал Горький Бунину по поводу рукописи стихотворений Федорова, — его лучшие лирические стихи — подражание Вам. Он какой-то неуклюже громогласный, не чувствуешь искренности в нем и совершенно не понимаешь — отчего стонет человек, о чем он вздыхает? Не видно — что он любит, не ясно — о чем он мечтает»[96]. Бунин не был вполне согласен со столь суровой характеристикой поэзии Федорова; отказ Горького очень огорчил его, хотя у Федорова к этому времени были достаточно широкие возможности для издания своих книг.
Федоров сочувствовал демократическому движению и живо откликнулся на события революции 1905 года, начиная с «кровавой страды» 9 января, которая, по его словам, «захлестнула все сердца, любящие Россию и ненавидящие гнет и насилие». В июне 1905 года Федоров послал Бунину письмо из Одессы, в котором подробно описал ход восстания на броненосце «Потемкин» и революционные настроения восставших моряков[97].
За годы первой революции Федоров выпустил три больших романа — «Земля» (1905), «Природа» (1906) и «Камни» (1907), имевших некоторый читательский успех. Кроме перечисленных, он в последующее десятилетие опубликовал еще около десятка романов и повестей, несколько сборников рассказов, две книги очерков («На Восток», 1904; «С войны», 1915), стяжав себе репутацию одного из самых плодовитых, хотя и второстепенных беллетристов.
Большая часть стихотворений Федорова была написана в 90-е годы и в начале 900-х годов. Затем его активность в качестве лирического поэта резко снизилась. Небольшой сборник Федорова «Сонеты» (1907) был встречен критическими замечаниями А. Блока в его статье «О лирике» [98] и еще более резкими суждениями В. Брюсова, выступившего тогда же с обзором новых поэтических книг[99].
Доживший до глубокой старости и почти забытый читателями, Федоров умер в 1949 году в эмиграции, в Болгарии, где он многие годы преподавал русский язык и литературу в гимназиях.
320. ЭЛЕГИЯ
Глухая ночь. Опять с страдальческой тоской,Облокотись в немом бессильи на перила,Стою я одинок над сумрачной рекой,В гранитных берегах почившей, как могила.Нет звезд, и далеко до утренней зари.Ненастно… В два ряда, рекой темнозеркальной,Горят таинственно и скупо фонари,Как ночью факелы процессии печальной.И на душе темно и больно, что прошлаВся жизнь забитою и для других незримой,Средь гнета пошлости, падения и зла,В гранитных берегах нужды невыносимой.Да, больно, тяжело, что нечем вспомянутьМне молодость и жизнь, отцветшую так рано;Что сердце замерло, истерзанная грудьОхвачена тоской, как дымкою тумана;Что я, как инвалид, стремлюся на покойИ тускло над душой горят воспоминанья,Как погребальных свеч тоскливое мерцанье,Как мрачных фонарей убогое сияньеНад этой сумрачной, безмолвною рекой.
<1889>
321–323. НА ВОЛЕ
1. «Костер погас. Чуть-чуть дымится…»
Костер погас. Чуть-чуть дымитсяПолуостывшая зола.На речку сонную ложитсяФатою тающею мгла.
Спит мой товарищ по охоте.Беззвучен ночи плавный ход.Лишь коростель скрипит в болотеДа рыбка сонная всплеснет.
Порою выпь тоскливо охнет,И снова — ласковая тишь,И над рекою не шело́хнетНи лес, ни дремлющий камыш.
Всё спит. Но странное волненьеМне сном забыться не дает.А звезды сыплются с высот,Как драгоценные каменья.
<1894>
2. «Заря! Восторженное пламя…»
Заря! Восторженное пламяЕе победного огняПо небу стелется, как знамяВновь наступающего дня.
Бегут на запад ночи тени.А горы в пурпуре давно,Как непорочные ступени:По ним на трон из райской сениПодняться солнышко должно.
<1894>
3. «Солнце, солнце взошло!..»
Солнце, солнце взошло!Над горою крутойЗасверкал, задрожалСолнца луч золотой.
Пробежал по реке,В темный лес заглянул,И отвсюду пошелЖизнерадостный гул.
«Солнце, солнце взошло!» —Зашептали кусты,И от счастья в лугахПрослезились цветы;
Прослезились цветы,И, проснувшись, земляГимн запела красеСвоего короля.
<1898>
324. «Где ты, молодость, с бурями шумными…»
Где ты, молодость, с бурями шумными,С вдохновенными снами безумными,С вешним трепетом жарких лучей,С соловьями, с волшебными сказками,С поцелуями, клятвами, ласками,С целым морем огня и лучей!
То, что было тобою посеяно,—Или вихрями жизни развеяно,Или вырвано злою рукой,Иль упало на почву бесплодную,Иль загублено в зиму холодную,Иль потоплено мутной рекой.
Ничего от тебя не осталося.Над тобою судьба посмеялася.А как пышно б расцвесть ты могла!Да, на горе, вражда тебя встретила,И ничья-то душа не ответилаНа призыв твой средь мрака и зла!
<1895>
325. ОСЕННИЙ ВЕЧЕР