Читать интересную книгу Поэты 1880–1890-х годов - Дмитрий Михаловский

313. МАЙСКОЕ УТРО

С. Городецкому

Утро. Солнце встало ярко.Будет пыльно, будет жарко.Будет день и ночь светло.Баба моет, подоткнулась,И на солнце улыбнулосьВновь промытое стекло.Из подвала вышла крошка,Выше тумбочки немножко,В бабьем ситцевом платке.Мать послала спозаранку:Керосинную жестянкуДержит в маленькой руке.Кто-то громко хлопнул дверью.В подворотне подмастерьеЗамечтал, разинув рот;Ноет хриплая шарманка,И гнусаво иностранкаПесню родины поет.В кителях городовые.Там и тут цветы живые.Треск пролеток, окрик, звон.Граммофон хрипит в трактире.И квартирам харакириПереездом учинен:Всё, что в глуби их таилось,Вдруг бесстыдно обнажилосьИ наружу поползло:Тюфяки, кровати, ванны,Вот предмет какой-то странный,Тряпки, мутное стекло.Мужики, согнувши спины.Носят ящики, корзины.Приказанья отдаютДама в шарфе и кухарка.Все устали. Пыльно, жарко.Мимохожие снуют.Пахнет дегтем, потом, сеном.«Подоткните хоть поленом.Эй, поддай еще, Митюх!»Дремлет лошадь ломовая,Мордой старою кивая,Отгоняет скучных мух.«Стойте: узел позабыли!»Притащили, прикрутили,Все вспотевшие, в пыли.«Ну, готово. Трогай с богом!»И по улицам, дорогамСкарб на дачу повезли.Опустело возле дома.Дворник с горничной знакомойПоболтали у ворот.Вдруг рванулся вихрь весеннийИ вскрутил с листком сирениПозабытый старый счет.

<1909>

314. ПЫЛЬ ВЕКОВ

Ф. Сологубу

Моя душа вместить не в силахВечерних веяний тоски.О неоплаканных могилахПустынно шепчут ей пески.Об утомлении великомЕй говорят кресты путей,Пред ней невинно-страшным ликомВстают страдания детей.Каким смирю я заклинаньемРожденный от начала страх?И утолю каким молчаньемВесь крик, пронесшийся в веках?К моим уныниям всё строже,Как с ядовитых лепестковТы в душу мне свеваешь, боже,Всю скорбь земли, всю пыль веков!

1910 Коктебель

315. МЕРТВАЯ ПЛЯСКА

День плачет, плачет в бессильной злостиДень, не свершивший своих чудес.Нагие ветви, как мертвых кости,Стучат, шатаясь во мгле небес.И дышат влажно-холодным дымомЗемля и небо. Просвета нет.Дождь шепчет плеском неутомимымНа все вопросы один ответ.Вечерний ветер, свистя крылами,Уносит в хаос проклятье дня,И ночь угрозной тоской и снамиСквозь тучи смотрит и ждет меня.

<1911>

316. СЕРЫЙ ВОЛК

А. Блоку

Мы мчались с тобою, Царевна,Двенадцать томительных лет.И ветер гудел напевно,И тьма заметала след.Мы мчались на Сером ВолкеПо топким и тайным тропам,И древних елей иголкиШатер свой склоняли к нам.Мы слушали травные былиИ сказки неслыханных птиц.Вдали, за лесом, светилиНам взгляды кратких зарниц.Вставали, пугая, виденья,—Их Волк не боялся один.Узор свой ткали мгновеньяИз бледных лунных седин.Я ведал тогда, что свершаюОт века намеченный путь,Что я Царевну спасаю,Что нам нельзя отдохнуть.Но ты всё томилась, Царевна.«Где ж подвиг? — шептала тыТо с нежной мольбой, то гневно.—Отдай мне мои мечты!Гул жизни чуть слышится дальний…Свободу мне, свет возврати!Мне холодно, друг печальный,С тобой на лесном пути.Огонь твой меня не согреет.Ты в песнях ждешь новых чудес,Но песню и пламя развеет,Задушит унылый лес».И ветер в ветвях напевноТвердил: «Отпусти, отпусти!»,Жалел тебя, свет-Царевна,На темном лесном пути.Жалел тебя месяц полночный,Жемчужил волос твоих шелк.Молчал я и ждал. УрочныйБег свой замедлил Волк.Редеют деревья, редеют,Открылись просторы полей.В пожаре весь воздух, и рдеетТрехгранный полет журавлей.Не чую я волчьих движений:Он стал неподвижно и ждет,И взором задумчивой лениСледит журавлиный полет.Как сердце тоскует безгневно,Как воздух печален и ал…Иными путями, Царевна,Иди ты одна, — я устал.Царевич, от леса рожденный,Иных я не знаю путей.Здесь буду я петь, заключенныйВ сплетенья осенних ветвей.Люблю, но не прежнею мерой,Горю, но вечерним огнем.Судьба моя, Волк ты мой Серый,С тобой я останусь вдвоем.

1911 Петербург

317. ПОЛЕТ

Покинув и долы, и прах, и туманы,Навстречу дыханью прохладных высот,Стрекозами зыблются аэропланы,И горд человеческий первый полет.Летите, несомые новою силой,Летите, свиваясь в крылатую нить,Летите, летите, но жизни бескрылойХолодным полетом вам к небу не взвить.

<1913>

318. ШУТ

Когда прибыла королева,Я к ней был приставлен шутом.Шутил я направо, налево,И шутки мои и напевыВ стране повторяли потом.В семье нашей все небогаты,Нужда заставляла шутить:Не очень любил я заплаты.Два младшие брата солдаты,Я хром и не в силах служить.А шутки рождались без сева,Я их собирал, как цветыРепейника, львиного зева.Довольна была королева:На редкость такие шуты.Она была юная, злая,Как нежный и хищный зверек,И часто, от гнева пылаяИ скрыть раздраженье желая,В клочки разрывала платок.Я кружев обрывки зубамиЛовил, как играющий пес,И лаял, и ранил словамиРазгневавших; бедные самиПугались: лишь бог бы унес.Да, шутки не пресные были:Я сыпал в них перец и соль,Сплетал с небылицами были.Вельможи от хохота выли,И громко смеялся король.Но часто и мне попадалоЗа слишком проворный язык.Подачки — побои… СначалаМеня, словно в бурю, качало,Потом я к побоям привык.Привык я не ведать покоя:Заснешь — стук за дверью: «Эй, шут!»— «Что надо? Я сплю. Что такое?»— «Вставай-ка! Там, в спальном покое,Король с королевою ждут».Плелся я, дрожа и зевая,И думал: «Спать-то когда ж?»Горячие слезы роняяСо свеч и мне путь освещая,Шел маленький заспанный паж.Король с королевою в ссоре.Король много выпил и зол.Шут памятлив очень, на горе.«Была я в жемчужном уборе,Когда здесь был польский посол?Скажи… Ты ведь помнишь, конечно».Затылком друг к другу лежат.«Как память у вас скоротечна!»— «А вы только спорите вечно».И губы, бледнея, дрожат.«Я спорю…» — «Убор мой хотитеЛюбовнице вашей отдать?»— «За графа мне польского мстите?»— «Вы пьяны… Не смейте, молчите!»Вскочил он: «Не буду молчать!»Я шут: от меня не скрывалиНи ласк они брачных, ни ссор;Дрались, обнимались, кричали,И взгляды шута прикрывалиНе раз королевский позор.С рассветом в каморку обратноСползал, от побоев кряхтя,Ворчал: «Безобразный… развратный!»Халат свой натягивал ватныйИ плакал во сне, как дитя.Бывало и так — будят ночью:«Скорее вставай, старый шут!Надень попестрей оболочье:Чтоб речь твою слушать сорочью,Король с королевой зовут».Как злые несчастные дети,Забились в углы. Темен взгляд.Он шепчет: «Ложь, происки, сети…Так всё надоело на свете!Все чувства, все мысли болят».Она, подобравшись в качалку,Уселась и тихо, сквозь слез:«Мне страшно! Кого-то мне жалко…»Похожа была на фиалку,Когда ее ранит мороз.«А, шут! — поднимала ресницы.—Спой песню, хромой соловей!Хотели мы лечь, но не спится».И песенка спугнутой птицейСкользила с заснувших ветвей.Но часто спросонок касалсяЯ раны сокрытой, и вот,Темнея, король поднимался,И звонко удар раздавался.«Оставьте!» — «Пусть помнит вперед!»Что там перенес я, что видел,Теперь и припомнить нет сил.Господь меня ими обидел:Обоих я их ненавиделИ горькой любовью любил.С годами обиды тягчали:Смеялся я, пел, но как раб,И шутки, тупея, мельчали,И братья мои замечали,Что я поседел и ослаб.Всё чаще они приходилиВ каморку мою вечерком,Угрюмых друзей приводили,И долго со мной говорили,И зорко глядели кругом.Я слушал их тихие речиПро горе народа, позор,Про то, что весна недалече,И плакали желтые свечи,Пятная протертый ковер.«Сначала война разорила,Теперь же и казни пошли.Слабеет народная сила:Могила встает за могилойНа пажитях скорбной земли».— «Зачем вы пытаете брата:Сильны вы, я — слабый урод…»— «Ты можешь… Настанет расплата,Гнев — божий, и мщение святоЗа землю, свободу, народ!»— «Когда бы вы были калеки…»— «Эх, шут! Жалких песен не пой…Мы спим, словно зимние реки,Но льды налегли не навеки:Мы грозно проснемся весной.Дай волю великому гневу:В слезах и в крови вся земля,И негде подняться посеву…Оставим в живых королеву,Убьем одного короля».Слова их о горе народаМеня опаляли огнем,Но вспомнились юные годы,День светлый, соборные своды…«Ведь миро святое на нем!»— «Слыхали, как были моложе.Словами ты нас не лови:Хорош твой помазанник божийС развратною пьяною рожей,С руками в невинной крови!»— «Отец наш скончался от горя…Разрушен и дом, где ты рос…»Теперь я их слушал не споря:Души задрожавшее мореТемнело, рождая вопрос.Раз в сумерках брат прибегает.«К восстанью готовится край…»Взгляд тёмно и страшно блуждает.«Спешу я: друзья ожидают…Брат младший повешен… Прощай!»Я вскрикнул: «Повешен? Не верю!Так страшно со мной не шути!»— «Не шут я… Ключ дай мне от двери,Чтоб эти проклятые звериОт нас не успели уйти».Мой шаг был тяжел и неспешен,Бесслезно глаза горячи.К нему подошел я. «Повешен?Да? Правда? Так будь же утешен:Найду и укра́ду ключи».А ночью услышал я стоныИ крики: «Вставай, старый шут!Мятеж!.. Опрокинуты троны…Скорее! Где ключ от балкона?Король с королевой бегут!..»Последняя краткая встреча:Едва я успел заглянутьИ видел — дрожащие свечи,Его неширокие плечи,Ее обнаженную грудь.Король лепетал: «Что?.. Свободы?..Изменники!.. Парком пройдем…»И вскрикнул, и ахнули своды:Угрюмые волны народаЧернели в ветвях за окном.Широкие двери зевнули,Людской извергая поток,И четко защелкали пули,И в темных волнах потонулиЗатравленный зверь и зверек.Меня подхватило толпоюИ больно прижало к стене,И с этою болью тупоюВсё то, что прошло предо мною,Как сон вспоминается мне.Ударом подъятые руки,Оскалы звериные ртов,Тупые и хлипкие звуки,И чьи-то предсмертные муки,И хриплое слово: «Готов!»Молчанье. Всё стихло. Застыли.Вдруг хохот, как визги стрижа:Ее, королеву, схватилиИ тут же пред ней умертвилиЛюбимого ею пажа.Душе было жарко от гнева,Но гнев переплавился в боль:Исус и пречистая дева!Лишилась ума королева,Растерзан толпою король.Что было потом, вспоминаю:Разграбленный замок горел,Кричала грачиная стая,И парк, головами шатая,Со свистом и рдел, и гудел.Один я бродил по дорожке,Вдыхая и гарь, и цветы,И слушал с испугом, сторожко,Как лопалось где-то окошкоИ грохали с кровли листы…Те дни навсегда миновали:Красно, горячо впереди.И те, что мне жизнь отравляли,И те, что мне грех нашептали,—Как крест на усталой груди.Свободен народ мой несчастный,Шумит, как весной ледоход,А в сердце — там вечер ненастный,И голос печальный и страстныйТам песню былого поет.Я с песней скитаюсь по свету,Мой путь одинок навсегда.Отшучены шутки — их нету,Но, выслушав песенку эту,Подайте шуту, господа!

<1922>

319. РАННЯЯ ОБЕДНЯ