290. ЕЩЕ ОДИН ВЕЧЕР
Ненастный вечер. Свет, горящий вполнакала,Плохой табак, а от него туман в мозгу.Душа, чего ты жаждала, о чем алкала?Молчи о том, старуха! Слышишь? Ни гу-гу!
Усни, душа, укройся одеялом ватным.Моих безумных писем не прочтешь.Я труд люблю: на стол наколот чистый ватман,Да весь насквозь дождями вымочен чертеж.
Баллоны с жидким кислородом на ущербе.Молчит архангел, отменивший Страшный суд.Лишь корни русских слов роятся будто черви,Немые, грудь земли-кормилицы сосут.
1962
291. НАБРОСОК БУДУЩЕГО
Умолкнул голос человеческий,Никем и не услышанный.Истлели все овечьи выческиВ траве, никем не скошенной.
Чей стон промчится над Евразией,Зальется над Америкой,Какой эпической поэзией,Какой любовной лирикой?
Какая мраморная статуя,Чья камерная музыкаВосстанут из развалин, сетуяНа козни астрофизика?
5 мая 1964
292. «Не вспоминаю дней счастливых…»
Не вспоминаю дней счастливых,Не замечаю лиц знакомых.Я весь какой-то странный вывих.Я весь какой-то сонный промах.
Сосредоточен иль рассеян…Но здесь иная зреет странность, —Как будто чувствую: со всеюВселенной собственной расстанусь.
И, к расставанию готовясь,Сжигаю книги и рубахи,Соображение и совесть,И говорю своей собаке:
«Ты, умница, еще не слышишь,Как безнадежно я пылаю.Ты за меня стихи допишешь,А на луну я сам залаю».
1964
293. «Понимаешь? Я прожил века без тебя…»
Понимаешь? Я прожил века без тебя И не чаял, что в будущем встречу.И случалось, в охрипшие трубы трубя, Не владел человеческой речью.
Пил вино, и трудился, и стал стариком, И немало стихов напечатал,Но застрял в моей глотке рыдающий ком — Слабый отзвук души непочатой.
Вот она! Отдаю тебе душу и речь, Если хочешь, истрать хоть на рынке,Только зря не жалей, не старайся сберечь, Да и пыль не стирай по старинке.
И пускай у тебя она пляшет в глазах В дни чудес, и чудовищ, и чудищ:Это завтрашней молнии ломкий зигзаг — Тот, с которым ты счастлива будешь!
Март 1965
294. В СЕМИДЕСЯТЫХ — ВОСЬМИДЕСЯТЫХ
В конце таинственного векаСреди развалин, в щелях скалДержавный разум человекаСвою жилплощадь отыскал.
Вот он — разведчик руд несметных,Проходчик в штреке вековом,Семижды семь потов бессмертныхСо лба стирает рукавом.
Как валит с ног его усталость,Как сухи губы, как черны…Что дальше? Сколько дней осталосьДо межпланетной стороны?
К последней скорости ревнуя,Ведя рекордную игру,Он тратит выручку дневнуюВ похмельях на чужом пиру.
Что ж, невеселенькая трата…Но ведь в заштатном городкеОн с прадедом запанибратаИ с правнуком накоротке.
Едва рассветное сияньеЗабрезжит и прорежет ночь,Халдеяне и марсианеС ним познакомиться не прочь.
Он всех зовет на поздний ужин,Пускай теснятся у стола —Кто слишком важен, кто контужен,Кто сложен, кто сожжен дотла.
Не в званье дело и не в чине!В конечном счете всё равно,Кому и по какой причинеДопить последнее вино.
Что там, в дырявых бочках ада,Амврозия иль самогон,Иль атомная канонада,Заваренная под разгон?
Что там ни будь, но выпей разомСо дна поднявшуюся муть.И пей до дна, державный разум,Ты завтра сможешь отдохнуть.
1966
295. ТАК ИЛИ ЭДАК
Разве я буду опять молодым,Разве не прожил жизни, не дожил,Не подытожил, не уничтожил,Не превратил ее в черный дым?
Разве не кончусь легко и сразуВ зареве утра, в полночной тьме,В твердой памяти, в здравом умеНе допишу последнюю фразу?
Или не стоит соваться в нее,Свататься к ней, а лучше сорватьсяС жалкой трапеции, в гром оваций,В пыль, на арену — и в забытье?
И на секунду — хоть напоследок —Как это было раньше во снеК ранней своей вернуться весне…Так или эдак… Так, а не эдак!
1968
296. «История! В каких туманах…»
История! В каких туманахТебя опять заволокло?В чьих мемуарах иль романахСквозь непромытое стеклоТы искаженно проступилаИ скрылась? И торчат из тьмыЧертогов рухнувших стропила,Где наши пращуры детьмиИграли в Кира иль в Тимура…
Нет! Этого не может быть!Нельзя так немощно и хмуроСвою обязанность забыть.
Прямей смотри в живые лица,В сердца и действия людей.Чтоб их весельем веселиться,Искусством ПРАВДЫ овладей.
Ты и сама живая Правда.Архив долой, раскопки прочь.Ты не вчера, а только завтра.Пляши и пой, плачь и пророчь!
Ты не Помпея, не Пальмира,Не спекшаяся в лаве мышь.На роковых распутьях мираТы в трубы грозные гремишь!
Январь 1969
297. ДОСТОЕВСКИЙ
Начало всех начал его. В ту ночьК нему пришли Белинский и Некрасов,Чтоб обнадежить, выручить, помочь,Восторга своего не приукрасив,Ни разу не солгав. Он был никем,Забыл и о науке инженерной,Стоял, как деревянный манекен,Оцепеневший в судороге нервной.
Но сила прозы, так потрясшей двухЕго гостей — нет, не гостей, а братьев…Так это правда — по сердцу им духНесчастной рукописи?.. И, утративДар слова, — господи, как он дрожал,Как лепетал им нечленораздельно,Что и хозяйке много задолжалЗа комнату, что в муке трехнедельнойЖдал встречи на Аничковом мостуС той девушкой, единственной и лучшей…
А если выложить начистоту, —Что ж, господа, какой счастливый случай, —Он и вино припас, и белый хлеб.У бедняков бывают гости редко.Простите, что он пылок и нелеп!Вы сядьте в кресла. Он — на табуретку.
Вот так он и молол им сущий вздорВ безудержности юного доверья.А за стеной был страшный коридор.Там будущее пряталось за дверью,Присутствовал неведомый двойник,Сосед или чиновник маломощный,Подслушивал, подсматривал, приникВплотную к самой скважине замочной.
С ним встреча предстоит лицом к лицу.Попробуйте и на себя примерьтеТо утро на Семеновском плацу,И приговор, и ожиданье смерти,И каторгу примерьте на себя,И бесконечный миг перед падучей,Когда, земное время истребя,Он вырастет, воистину грядущий!
Вот каменные призраки громад,Его романов пламенные главыИз будущего близятся, гремят,Как горные обвалы. Нет — облавыНа всех убийц, на всех самоубийц.В любом из них разорван он на части.Так воплотись же, замысел! Клубись,Багряный дым — его тоска и счастье!
Нет будущего! Надо позабытьЕго помарок черновую запись.Некрасов и не знает, может быть,Что ждет его рыдающий анапест.А вот Белинский харкает в платокЛохмотьями полусожженных легких.И ночь темным-темна. И век жесток —Равно для всех, для близких и далеких.
Кончалась эта ночь. И, как всегда,В окне серело пасмурное утро.Спасибо вам за помощь, господа!Приход ваш был придуман очень мудро.Он многого не досказал еще,В какой живет он муке исполинской.Он говорил невнятно и общо.Молчал Некрасов. Понимал Белинский.
1970
298. ОПЯТЬ ОРФЕЙ