и крошечной крышей, в которой было полно дыр. Лачуга наклонилась к земле, и в ней было окошко, всего одно, и покосившаяся наклоненная дверь — через нее можно было попасть в эту развалюху. Там и жил старик, это был его дом и вообще все, что у него было, и он целыми днями разговаривал со стенами и никогда не видел другого живого существа, кроме себя самого, и ему никогда никто не был нужен, кроме самого себя. Прошло время, очень много времени.
(Y 138, Е 462)
Это самое начало сказки: монашеское жилище посреди времени и пространства, где единственные товарищи человека — это живые стены. Потом «из-за горизонта, оттуда, где заходило солнце», появляется юноша, который остается жить у старика. Но если его тезка, Бова из идишского романа, учится военному и магическому искусству, наш юный герой принимает идею ожидания и общается с живым прошлым, воплощенным в старике и стенах его хижины. На смертном одре старик предвещает, что, подобно тому как Бова подарил утешение престарелому хозяину, он будет предстоять перед царями и дарить им утешение. Из других предсказаний становится ясно, что только такой человек, как Бова, может дать миру покой.
У первого из трех царей, которому требуется утешение, есть единственная дочь, ждущая своего суженого, того, кто поможет ей в ее горестях «всегда, и он готов будет рискнуть жизнью ради нее в любое время» (Е 467). Смиренного Бову, который один подходит под описание звездочета, приводят во дворец, где он становится товарищем царевны — и ее нареченным женихом. Но еще до свадьбы происходит ежегодная охота, которая оказывается моментом швиры.
А потом, когда царь с дочерью и Бовой исчез в чаще леса, и вокруг тропинки, по которой они шли, не было никакого признака человеческого присутствия, не было собак, не слышно собачьего лая, только их собственные гончие и егеря, и они шли от куста к кусту, продирались вперед; их собаки принюхивались длинными и острыми носами, но они тщетно искали и нюхали, а потом бросились вперед и вместе с царем и царскими детьми добрались до самого сердца леса, и деревья там росли гуще, низкие рядом с высокими, переплетались ветками и стволами, и было тихо, необыкновенно тихо, и никакой шум не вторгался в эту тишину — и вдруг внезапно, из куста возникло животное, напуганный зверь, он встрепенулся и воспрял из своей берлоги и лесного обиталища и ринулся на царя и на его приближенных, и бросился на них и напугал их, и те уже не чаяли спастись, и вдруг он остановился перед ними, не зная, куда повернуться, им некуда было бежать — и внезапно ловким звериным прыжком он вскочил царевне на грудь в диком броске, и повалил царевну на землю. (Y161, Е 474)
Перед нами созерцательное и драматическое пространства. Чтобы достичь их, нужно оставить позади обычный мир «человеческого» и «человеческих знаков» и войти в альтернативную реальность через серию когнитивных перемещений: царская охота, когда все чувства обострены, проникает в живой, осязаемо молчащий лес, где будит дремлющего зверя, который, в свою очередь, несет разрушение в самом сердце первобытной тишины, обратив свою силу на невинную царевну. Знакомое превращается в чуждое благодаря аллитерации в речи рассказчика, гипнотизирующему ритму и плотной образности, которая переключает внимание читателя на неодушевленный объект, — в данном случае лес, живущий собственной жизнью. Повторение ключевых слов противопоставляет их звучание значению. Эффект этих поэтических приемов состоит в остранении настоящих действующих лиц и конкретных деталей, так что они превращаются в архетип. Цель описания Дер Нистера состоит в создании впечатления очевидной уловки, но столь совершенной, что она отражает все уровни реальности вместе и ни одного из них в отдельности. Одним словом, это авторская трактовка космического цимцума, сжатия, которое приводит к неизбежной швире, хаосу.
Хотя Бова рядом, он не рискует своей жизнью, как можно было ожидать. Вместо этого он вместе с царем прицеливается и убивает зверя. Но несчастье уже произошло. Царевна навсегда впадает в беспамятство. В чем будет состоять истинное испытание мужества Бовы, выясняется в следующем откровении: царевна очнется только тогда, когда соединится браком со своим возлюбленным. «Но тот, кто удостоился ее любви, должен знать, что царевна не очнется сразу, она пролежит в постели долгое время, а ему придется скитаться по миру, переносить множество трудностей и преодолевать множество препятствий и преград, и наконец, когда он преодолеет все, только тогда он вернется к своей возлюбленной, только тогда он вернется к своей желанной» (Y171-172, Е 479)-
Вот, наконец, испытание, достойное необыкновенного таланта и умения Бовы. Бова выходит вперед, совершая первый по-настоящему осознанный поступок, и предлагает свою руку* Юн больше не ученик отшельника и не юный товарищ царевны, он должен действовать как взрослый влюбленный. И, как это всегда происходит в аскетическом мире фантазии Дер Нистера, настоящее действие требует ожидания, скитаний, отсрочки, очищения, самопожертвования. Сказка занимает свое место в длинном ряду духовных романов, вместе со «Сказкой о потерянной царевне» рабби Нахмана, «Самопожертвованием» Переца и Дибуком Ан-ского.
Эволюция Бовы не мистическая и не этическая, а исключительно психологическая40. После успешного обучения (служение старику) и инициации (служение царевне и постепенное пробуждение любви к ней) он должен в одиночестве предаться борьбе с самим собой. Как когда-то старик дал ему возможность прикоснуться к прошлому, престарелый звездочет в царском дворце предоставляет возможность прикоснуться к будущему. Напоминая о предсказании старика, звездочет говорит: «Ты будешь предстоять перед царями и дарить им утешение. И знай: каждый царь за свое утешение даст тебе что-то, и от каждого царя ты получишь дар» (Y 175, Е 481). А пока звездочет дает Бове волшебный оселок, который станет источником пророчества и ясновидения одновременно.
Третья и последняя роль Бовы — скитающийся визионер — также трехчастна. Если обратиться к множеству деталей этого богатого и симметричного сюжета, становится ясно, что каждый из царей олицетворяет одно из качеств Бовы, с которым он должен вступить в борьбу и победить. Водные духи, которых наследник первого царя обнаруживает в царском саду, посылают его в мир потрясения, показывая темные стороны бессознательного, скрытые и архаичные воспоминания о прошлом. Бова появляется во сне, который видит царевич, глядя на оселок, «как будто бы перед глазами его ничего не было» (Y 192, Е 490), так сказать, лечит тьму
тьмой. Победив тьму внутри себя, Бова обретает уверенность в себе, уравновешенность и ответственность (Y 194, Е 491). Он появляется перед оцепеневшим царевичем и от оселка исходит свечение,