реалистической манере. Дер Нистер, как и другой символист Алексей Ремизов, был вынужден писать для детей. И как русские поэты и писатели искали в православной церкви тайное знание и еще живые христианские мифы, так и Дер Нистер стремился к еврейским мистическим традициям17.
Акции рабби Нахмана, как мы видели, сильно выросли к 1920-м гг., по крайней мере в Берлине. Бубер (1908), Городецкий (1922) и Клейнман (1923) предпринимали попытки переписать «Сказки» современным языком; вернувшись домой в Бердичев, брат Дер Нистера Агарон пытался возродить традицию изнутри. Хотя сказки Агарона не сохранились, можно смело предположить, что они больше принадлежали восемнадцатому веку, чем двадцатому. Это не было искусство творческой измены. Но Пиня, следуя уже знакомой модели бунта, утраты и возвращения, смог возродить наследие хасидского мастера благодаря пророкам и поэтам русского возрождения. Если бы Дер Нистер не порвал с прошлым столь решительно, рабби Нахман никогда не стал бы святым покровителем идишского символизма.
Из изучения мистических «Сказок» Нахмана, которые Дер Нистер вскоре использовал для собственных художественных целей, он почерпнул следующее: i) любой настоящий сюжет содержит загадку; 2) описание процесса тикуна или исправления, важнее, чем описание конечного результата, поэтому лучше оставить рассказ вообще без финала, чем снабдить притянутой за уши концовкой; з) безымянные, архетипиче- ские герои предпочтительнее исторических, поэтому надо следовать модели волшебной сказки, а не легенды; 4) рассказчик должен создать собственный символический пейзаж, в котором лес — это, скажем, обиталище чертей, а пустыня — место непримиримой борьбы с самим собой; 5) описывать различные уровни бытия следует через рассказы внутри рассказа, лучше с помощью изложения снов. Дер Нистер стремился создать у читателя ощущение остановившегося времени, отдавая должное смысловым возможностям каждого слова, и воссоздать священное братство читателей с рассказчиком, который стоит среди них, как пророк18.
Назвав свой первый рассказ просто А майсе (1913), почти так же, как рабби Нахман, который без особых церемоний объявил: «Пришло время начать мне рассказывать сказки», Дер Нистер вводит своих главных действующих лиц: нозир, отшельник, живущий вдалеке от человеческого жилья, его компаньон-животное (или ребенок) и довольно смешная компания мелких чертей —хой- зек, пец, ништ-гутер (насмешник, бесенок, нечистый), — которые говорят стихами и загадками19. Дело происходит зимой, буквально на краю света, и чертям скучно. Лучшее, что они могут придумать, это похитить козла, принадлежащего отшельнику и валд-цигеле, то есть лесную козочку, — невинного двойника демонического козла. Техника рассказа внутри рассказа может показаться знакомой. Но это лишь ширма, потому что отшельник из сказки о ведьме действует особенным образом. После нескольких лет одиночества, ежедневных коленопреклоненных (подобных христианским) молитв, отшельник безропотно, без внутренней борьбы принимает свое предназначение. Вся история отшельника, все его искания — это только плод воображения ведьмы.
Однажды летним днем отшельник заблудился в лесу и встретил неизвестного, который дал ему туманные наставления, а потом столкнулся с карликом с лицом евнуха и похожим на шута. Этот демонический персонаж объясняет отшельнику, что надо найти свиток, спрятанный в горной пещере, а свиток этот откроет, что истина лежит на земле, в «семени». «Но смотри, — предостерегает Человек. — Берегись советов, остерегайся случайных встреч... твое желание — твой враг, спешка — твой предатель, удача — твой друг, и только терпение всегда на твоей стороне» (139). Логика очевидных случайностей указывает на неопределенность конфликта, человеческой воли и инициативы. Пассивность — высочайшее достоинство человека, и отшельник должен соответствовать этому качеству, даже если оно навязано дьяволом.
Если это мистическая виа пассива20, то тут что-то не так. «Истина лежит на земле» — достаточно известный афоризм Коцкого ребе, знаменитая парафраза из Пс. 84:12, девиз его продолжавшейся всю жизнь борьбы за абсолютную правдивость21. Но семя невыразимой истины, за которым стремится отшельник, очень далеко от религиозной дисциплины, которую Коцкий ребе пытался насадить среди своих избранных соратников — искателей правды. Суть деятельности отшельника — в ее крайнем индивидуализме. Несмотря на то что по пути он встречает множество волшебных помощников, в том числе Скитальца, который чрезвычайно похож на него самого, истину можно постичь только в одиночестве. «Аз гейлик ди вегн, нор гейликер гейерс., — говорит ему Скиталец идеальным амфибрахием. — Гебенчт из дер гангун гебенчер дос гейн, ун гейн гейст... базундер» («Дороги священны, но путник священней. Блаженно движенье, идущий блаженней, идущий... отдельно»; 149). Чем глубже он заходит в лес, тем больше он должен черпать из самого себя, «из святого в Святая Святых» (139).
Пока продолжаются внутренние поиски, карлик и лесные черти подвергают отшельника разнообразным испытаниям: искушая его богатством, насылая на него ужас и сомнения, страх и вожделение, — но все это ничто по сравнению с последним: они заставляют его ничего не делать, ожидая с козочкой непонятно чего. Когда-то подобное испытание выпало первому министру из «Сказки о пропавшей царевне» Нахмана, но здесь испытание становится целью само по себе, и козочка символизирует остановку воли, идеальное состояние иронического удивления22. Сам акт ожидания, по схеме Дер Нистера, это форма самоочищения.
Три испытания, затем еще одно, и длинный рассказ заканчивается. За тремя испытаниями следует кульминационная третья часть и три помощника (Человек, Пташка и Лунный человек), последний из которых сообщает отшельнику о ведьме, которая должна рассказать чертям сказку, чтобы освободить своего козла. И сидеть они будут как раз на том месте, где зарыто семя. И вот в таинственный час приходит козел и зовет отшельника и его козочку вновь пуститься в путь. Теперь приходится продираться сквозь снег, а ведьма в это время рассказывает чертям ту самую искупительную историю, которую мы читаем; финал прерван прибытием отшельника, который спугнул чертей, освободил ведьму и нашел место, где зарыто семя. Поиски возвращаются в заданные изначально литературные рамки.
Состязаясь с самыми оптимистическими сюжетами рабби Нахмана, «Рассказ об отшельнике и козочке» (как впоследствии переименовал его Дер Нистер), это рассказ о тройном тикуне: ведьма освобождает своего козла из плена, рассказывая длинную и соблазнительную сказку о тех самых чертях, которые удерживают его в заложниках; отшельника, который в сопровождении лесной козочки находит семя истины, преодолев личное желание; и два рассказа в одном, которые доказывают окончательную победу человеческой, творческой реальности над бесовской. Ключ к смыслу истории лежит, как и у рабби Нахмана, в остранении стандартного литературного репертуара, тех «сказок, которые рассказывает весь мир». Главное действие состоит в бездействии; арена величайшей борьбы разворачивается в пустом пространстве — очищение в лесу, в покинутых развалинах. Присутствие специфически еврейских маркеров служит только для того, чтобы скрыть искажение традиционных еврейских