— город, который он ненавидел за претенциозность, бедность и отдаленность от говорящей на идише публики — и присоединился к своему другу Лейбу Квитко, жившему в Гамбурге, где они вдвоем работали в советском внешнеторговом агентстве45.
Рассказы тоже изменились и стали еще богаче аллюзиями, в них появилась сатира, которая одновременно и скрывала, и подчеркивала их критическую направленность. В 1922-1923 гг. Дер Нистер распрощался со сказками о тикуне и обратился к вариациям на тему швиры. Рабби Нахман покинул его сказки вместе с такими же густыми бесконечными лесами, пустынями и океанами. Теперь в сказках появились корчмы со стенами, покрытыми черной глазурью, фарфоровые щенки, страдающие от зубной боли, скользкие мосты и запыленные башни, шуты, комедианты и цирковые артистки. Сказки Дер Нистера все чаще начинались с реальной и узнаваемой атмосферы, которая постепенно перемещалась в высшие сферы воображения.
В соответствии с заглавием действие рассказа «В кабачке» (1922) разворачивается в корчме «Слепец», где стены черного цвета, отчего там стоит вечная ночь, и пьяницы думают, что они могут изменить мир. Затем из корчмы действие переходит к истории безответной любви Водолея к Деве. В итоге Водолей, падающая звезда, отказывается орошать мир. И хотя рассказ внутри рассказа завершается неизбежной свадьбой Девы с более юной и более важной звездой, чем Водолей, на свадьбу приходят Семеро Нищих (из сказки рабби Нахмана), и из рамочного рассказа нет никакого выхода. Вернувшись в корчму, пьяницы просыпаются и выходят на улицу по малой нужде. Мораль такова: когда стены мира иссушены, люди, спасающие землю, испускают нечистоты46.
Разлом, признаки которого мы видим в литературном творчестве Дер Нистера, — это нечто большее, чем просто переход от поисков к исследованию. Когда он ушел из Милгройма, чтобы составить собственную антологию, он начал придерживаться советской орфографии, наиболее ярким признаком которой была фонетическая запись ивритских и арамейских слов. Вместо превращения идиша в культурно самодостаточный язык путем «эмансипации» самого древнего языкового пласта, освобождения его от клерикального налета и предоставления ему гражданства на печатной странице, новая орфография использовалась еврейскими коммунистами для отрыва советской литературы на идише от прошлого и обособления ее от Запада47. Теперь Дер Нистер и его друзья объявили мини- реводюцией саму форму, которую приобрели их произведения на идише, как здесь, на Западе, так и потом, дома, на Украине. Однако когда сборник Гедахт был переиздан в Украинской Советской Социалистической Республике, Дер Нистеру пришлось выбросить те «реакционные» рассказы, которые невозможно было реабилитировать одним только правописанием48.
Среди так и не вернувшихся домой произведений есть уникальная сказка внутри сказки — рассказ под названием «Обезглавленный» (1923)49. На первый взгляд это история о человеке по имени Адам, который ищет исцеления от головной боли. Головная боль появляется незадолго до полуночи в виде щеголеватого комедианта с надушенным белым носовым платком, который в одной-двух едких строчках выдает себя, оказываясь близким родственником чертей и прокаженных, прославивших ранние рассказы Дер Нистера. Нет сомнения, что рассказ имеет психологический, если не психопатологический подтекст. Что они собираются делать? Увенчать его? У кого найдется для этого голова? Только не у Адама!
Вместо того чтобы облегчить нам вхождение в фантастическую реальность в приятном повествовании, рассказанном с глазу на глаз, нам представлена современная сцена конфликта с самим собой. С горькой иронией циничный двойник Адама разоблачает всю историю с коронацией. «Корона станет терновым венцом», — предупреждает его Комедиант. «Помилуй, — отвечает Адам. — Мы уже исчерпали эту тему». Какое бы религиозное или трансцендентальное значение ни имела эта коронация, оно немедленно отвергается.
Потом Комедиант пускается в подробное перечисление «состояний» Адама — весьма многозначный термин, который толкуется двояко: все, чем обладает такой человек, как Адам, это его внутренний мир, но вокруг достаточно пространства для гордыни, материализма и мании величия. Мы оказываемся дома у Адама через видение «предметов», из которых в базарный день ему будет воздвигнут памятник. Это сцена раздора, классовой борьбы и лицемерия. Адам гневно отвергает образ самого себя как правителя, снедаемого жаждой власти, но Комедиант обезоруживает его сообщением, что в полночь должен прибыть его Наставник. Но до этого у Комедианта есть в запасе еще достаточно уловок: новое многолюдное видение, в котором полно Адамов и слуг, — первые приветствуют Наставника, последние высмеивают его. Этого для Адама достаточно. Он восстает против злых чар, открывает крышку в черепе и загоняет Комедианта обратно.
Восстановив чувство собственного «я», Адам готов к видению себя, противостоящего огромной толпе на рынке. Он видит полуночную коронацию — ритуал посвящения в монашеский орден гармонии и эгалитаризма. Подобно Иисусу на тайной вечере, Наставник предлагает ученикам «есть хлеб,'пить вино и принять в мыслях... нового ученика», поскольку «сегодня он будет увенчан нашим добром и нашей судьбой» (177)- Вместе они входят в комнату Адама, которая внезапно превращается в Площадь Обезглавленных, место действия самого удивительного видения в рассказе. Если раньше Дер Нистер рассказывал о густой лесной чаще и хищном звере, то теперь он описывает «дикую площадь», над которой возвышается стена, достигающая рая, а к ней прислонена лестница, ступени которой составлены из человеческих черепов:
но ступеней все еще очень мало, и пока что остается очень большое расстояние до рая и до самой вершины стены... И площадь пуста, и никто не приходит туда, и по краям ее правит пустота, и любого, кто приблизится к ней, обуревает страх, и тот, кто слаб, держится подальше от ее границ, а те, кто храбрее, осмеливаются приблизиться, но вскоре их охватывает ужас и они возвращаются... Особенно когда они видят стену, как она высока и далека, и вдобавок — когда они издали бросают взгляд на лестницу— из чего сделаны ее ступени и подножки... но один человек в поколении однажды ступает на границу, и один человек за каждую эпоху идет на это... отваживается подойти и приближается к стене. А там его уже ждут суд и лобное место, и деревянная плаха, и палач стоит у колоды, держа большой меч наготове. И тот, кто рискнул, кладет голову на плаху, и палач отрубает ее одним ударом... А когда голова отрублена, палач дает ее в руки обезглавленному, и обезглавленный берет ее и кладет на лестницу, и лестница становится на одну голову выше, и лестница получает еще одну ступень. (178)
Все герои Дер Нистера стояли на границе; никому не пришлось сложить голову ради того, чтобы перейти ее. Никто не представал перед судом, который приводит прямиком на плаху. То, что это приглашение на казнь в конечном итоге подтверждает