Вдруг свет померк. Но уже через мгновение темноту потеснили огни светилен. На широком балконе стояли двое воинов. Один из них, облокотясь о балконные перила, что-то говорил. Губы его шевелились, но слов не было слышно. Его спутник стоял, склонив голову и нервно теребя завязки плаща. Он хмурился и закусывал губу, бросая на собеседника мрачные взгляды. Наконец говоривший замолчал, неожиданно мягко улыбнулся и, обняв друга за плечи, увлек его с балкона.
Снова засияло солнце. На лужайке метались совсем юные девушки. С хохотом и визгом они убегали от парня с завязанными легким шарфом глазами.
— Ирлинг! Ирлинг! Лови!
— Я здесь!
— Да вот же, совсем близко!
Наконец одна из девушек попалась. Парень сорвал с глаз повязку, обнял жертву и поцеловал в яркие смеющиеся губы.
— Так нечестно!
— Мелита, ты поддалась!
— Она смошенничала!
Сон все углублялся. Хэльмир еще успел различить бегущего по коридору долговязого чудака с кипой бумаг под мышкой, но на этом его видения закончились, и он заснул уже по-настоящему.
После этой ночи все свободное время Хэльмир старался проводить с Хадингом. Пришелец нравился ему, удивляя уже не изяществом манер и вычурностью одежд, а умом и образованностью. Казалось, он мог ответить на все вопросы. И не раз корил юношу за леность и нелюбовь к знанию.
— Боги! Жить здесь, в столице, иметь возможность изучить все эти немыслимые сокровища мудрости людской и довольствоваться лишь сказками для пятилетних детей! — восклицал он иногда, и Хэльмир краснел от стыда.
— Но отец говорит, что я и так слишком много времени провожу с книгами, — пытался он оправдаться. — И что в наше время важнее быть сильным, уметь приказывать и стремиться побеждать.
— А также уметь отличать слова от дел. Сила без мудрости — ничто. Разве отец твой — бестолковый вояка, не знающий грамоты? Очнись, Хэльмир, время сказок прошло. Ты уже взрослый. Взгляни на мир вокруг себя. Что ты о нем знаешь? Ты сбежал от жизни в свои фантазии. Вот почему Номанатуру не нравится, что ты здесь сидишь.
Юноша не спорил. А лекарь меж тем доставал с полок пыльные книги и раскладывал их на столах.
— Вот чем ты пренебрег. Это история Лонгайра, города твоих предков. Вот свитки с описаниями великих походов на Степь. Это несколько томов истории столицы. А вот записки твоего деда, Элеттура. Ты, конечно, знаком с ними?
И Хадинг оставлял пристыженного Хэльмира разбирать книжные завалы, а сам уходил на четвертый ярус, залезал на стеллажи и сидел там, обложившись кипами полуистлевших бумаг. Из любопытства Хэльмир заглянул было в изъеденные временем свитки, но язык, на котором они были написаны, показался ему странным, не похожим ни на людские, ни на альфарские. Еще там были какие-то схемы, карты — скукота.
Так проходил день за днем. Хадинг почти не выходил из зала, что-то быстро записывая в маленькую книжечку, которую всегда носил за поясом. Слуга приносил ему еду прямо к стеллажам. Хэльмир знал, что лекарь работал и ночами. Стоило взглянуть на его серое лицо и усталые покрасневшие глаза.
— Куда ты так спешишь? — спросил он лекаря, когда тот прервал свои труды, чтобы подкрепиться.
— Ты знаешь, сколько дней я здесь?
— Этот — десятый.
— Через два дня мне нужно покинуть Вальбард.
Ну вот! Только Хэльмир нашел воистину бесценного друга и терпеливого наставника, как тот собирается исчезнуть!
— Пожалуйста, Хадинг, не торопись! — взмолился он. — Хочешь, я поговорю с отцом? Он разрешит тебе остаться.
Лекарь, улыбаясь, покачал головой и положил руку на плечо юноши.
— Спасибо, не надо. Меня вполне устраивает и этот срок.
Обида захлестнула Хэльмира. Резко скинув с плеча руку лекаря, он вскочил и выпалил:
— Ну и пожалуйста, уезжай хоть сейчас! А я-то поверил, что ты мне друг! — Не в силах продолжать, он выбежал из библиотеки. Хадинг усмехнулся. Ох, горяч мальчишка! Ему любопытно было наблюдать за Хэльмиром. Несомненно, сходство его с отцом было велико, но правитель был зрелым мужем, немало испытавшим в жизни и знавшим ей цену. Движения его были полны мощи, взгляд пронзителен и властен. Высокий, статный, он даже сейчас был замечательно красив. А сын его — совсем мальчик. Во всем облике его была мягкость, и карие глаза смотрели на мир так доверчиво и беззлобно! Сила спала в нем, пока никем и ничем не потревоженная. Но иногда прорывались наружу страстность и горячность — буйная кровь воителей заявляла о себе. Интересно, как изменится он, когда повзрослеет, этот юный мечтатель?
Хаггар вернулся вечером. Поездка в лонгайрские степи оказалась тяжелей, чем он предполагал. Капитан безмерно устал и теперь хотел только одного — улечься в чистую, мягкую постель и спать часов десять кряду. Но сначала надо было зайти к отцу, увидеть брата. И Хаггар, даже не переменив запыленную, лоснящуюся от лошадиного пота и пропахшую дымом походную одежду, прошел в покои правителя. Слуги уже рассказали, что Номанатур поправился, но он хотел убедиться в выздоровлении отца сам. Стремительно влетев в коридор, ведущий к дверям в покои отца, Хаггар столкнулся с выходившим оттуда человеком. Оба не ожидали встречи, отскочили друг от друга, и арандамарец замер, оцепенев от изумления. Перед ним стоял увешанный золотыми побрякушками невысокий юноша в ярких восточных одеждах. Но не диковинность одежд поразила капитана. Лицо, которое незнакомец поспешно закрыл широким рукавом, — вот что заставило Хаггара затрепетать от волнения. Черты, не раз являвшиеся ему в мучительных снах. О боги, неужели это возможно?
— Стой! — рванулся он к незнакомцу, но тот уже бежал от него прочь.
— Да постой же! — завопил Хаггар, кинувшись было вдогонку, но его остановил властный голос:
— Что здесь происходит? — В дверях стоял Номанатур, и вид его ясно говорил, что грозы не избежать. Но, увидев сына, он радостно улыбнулся и шагнул навстречу: — А, здравствуй, здравствуй, бродяга! — Они крепко обнялись. — Что, только на порог, и уже шумишь? Кого это ты ловил?
— Здравствуй, отец! — Хаггар отодвинулся и придирчиво оглядел Номанатура с ног до головы. — Я рад, что ты снова здоров. Небо услышало нас. — И он снова обнял отца.
— Пойдем, сынок, ты расскажешь мне о поездке. — Правитель взял Хаггара под руку. Они вошли в каминный зал и уселись в кресла. Капитан с наслаждением потянулся, раскинув в стороны руки и вытянув ноги в грязных сапогах. Он снова дома. Можно больше не ждать нападений, не опасаться предательских стрел, можно отстегнуть от пояса меч, можно есть и спать сколько угодно, можно, наконец, подумать о себе и о той, далекой, любимой.
— Демоны! Незнакомец! Отец, кто был