каждому времени нужны на заклание свои овцы. К огорчению новых хозяев
жизни, жаждавших самоутвердиться, в том числе через шумный процесс, суд
вынужден будет оправдать обоих «за недостатком доказательств». Но след-
ствие окончательно подорвет его здоровье. В кругу семьи угасающий Ленарт
тихо отметит восьмидесятилетие, а вечером 11 февраля 2004 года его душа
предстанет перед высшим Судом.
На случай, если не сработают первые два варианта и Дубчек будет
упорствовать, не примет московские решения, как третью возможность для
Чехословакии готовили оккупационный статус, подобно тому, как это было в
Германии в 1945 году. За юридическое оформление статуса взялась было
группа, созданная в Москве 23 августа 1968 года: заместитель министра ино-
странных дел СССР В.С.Семенов (за его плечами был германский опыт),
В.М.Фалин, В.В.Загладин, О.Н.Хлестов, А.Е.Бовин. По воспоминаниям Бовина,
«собирались у Семенова, смотрели, как это было у немцев, вызвали стено-
графисток, пару дней работали, не больше, но дальше философских разгово-
ров дело не пошло» 9.
Местом создания нового правительства должно было стать советское
посольство в Праге, но что в те дни там происходило, запомнил А.Н.Яковлев,
заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС, прилетевший из
Москвы:
«Удар по мозгам я получил, добравшись до посольства. Вокруг полный
беспорядок, непонятно, кто что делает, к кому ни обратись, никто ничего не
знает. Нас разместили на третьем этаже, всюду ютились чехи, много чехов.
Во всех кабинетах койки. Начальник генерального штаба был с дочкой. Чеш-
ские генералы в форме.
У советника-посланника Удальцова жили Павловский и Швестка.
Нашедшие там приют “здоровые силы” производили жалкое впечатление.
Бегали в коридор, там телефон стоял, потные, пьяные, куда-то звонили. Не
все, конечно. Биляк вел себя достаточно мужественно. Он отправил семью на
Украину, в посольстве не ночевал, уходил домой. Ленарта я ни разу не видел
пьяным, мы как-то стояли в коридоре, часа три разговаривали, было впечат-
ление, что происходящее в городе его никак не касалось. Он размышлял о
том, как дальше двигаться стране. Все жили слухами, которые приходили с
улиц и площадей. Я говорю Швестке, главному редактору “Руде право” – да-
вай, выпускай газету. “Не могу идти в редакцию, меня там убьют!” Елки-
палки, думаю, ты больше пяти лет возглавлял коллектив и теперь боишься
показаться ему на глаза? Ну, ребята, вы доруководились!
В посольство приходили какие-то рабочие, предлагали устроить в Пра-
ге демонстрацию, но им советовали воздержаться, боялись кровопролития.
Я разыскал Мазурова. “Вы привезли листовки?”, – спрашивает. Нет, от-
вечаю, нам с собой ничего не дали. “А, – говорит, – это все у военных.. ” Ока-
зывается, в Москве напечатали и уже доставили в Прагу огромное количе-
ство листовок “революционного рабоче-крестьянского правительства”, под-
писанных как бы уже назначенным председателем А.Индрой, который в те
дни прятался в квартире советника-посланника И.Удальцова. Эти обращения
к народу должны были сбрасывать с военных самолетов. Но президент
Л.Свобода создавать новое правительство не согласился, и вечером в посоль-
стве обсуждали, как уговорить старика через дочь и зятя, но к утру стало яс-
но, что ничего не выйдет. Во дворе, на зеленом газоне, наши полковники
бросали листовки, мешок за мешком, в большой костер» 10.
Всю ночь в небо над Прагой с территории посольства восходили дымы,
и это было все, что оставалось от кремлевского замысла, предназначенного
для Чехословакии, от затерянного в истории среди других мифов «рабоче-
крестьянского правительства».
Когда 23 августа в здании ЦК на Старой площади в Москве доставлен-
ный с аэродрома Дубчек впервые после ввода войск встретился с Брежне-
вым, они оба были уже не те, какими выглядели в Чиерне-над-Тисой и в Бра-
тиславе. Они стояли друг против друга, одинокий нервный пленник и хозяин
положения, не желающий смириться с провалом. Тому и другому надо было
держать себя в руках, искать выход из ситуации, проигрышной для всех. Но
пока Брежнев и его окружение могут покуражиться над выбитым из колеи и
насильно доставленным сюда «Сашей».
Брежнев не знал, что в аэропорту Рузине, перед посадкой в советский
самолет командир 7-й воздушно-десантной дивизии Л.Н.Горелов уговаривал
Дубчека оставить обращение к народу, но Дубчек упрямился и вообще не хо-
тел подниматься в самолет. «Не я, так другой…», – убеждал полковник. И
вдруг с Дубчеком что-то случилось, он понял, что упрямство бессмысленно, и
словно уже увидел себя в холодной России, среди таежных костров и сторо-
жевых собак, и к полной неожиданности полковника и других офицеров
спросил: «У вас нет водки?» Один из офицеров достал из кармана четвертин-
ку. Дубчек сделал пару глотков и стал подниматься в самолет 11.
И вот Дубчек в Кремле.
«Брежнев. Как чувствует себя т. Черник?
Дубчек. Плохо, как и все.
Подгорный. Здоровье плохое или настроение?
Дубчек. Тяжело.
Брежнев… Конечно, мы не можем сказать, что у вас веселое настроение. Но дело
не в настроении. Надо благоразумно и трезво вести беседу в направлении поисков ре-
шения» 12.
Несколько минут спустя:
« Дубчек. У меня тяжелое состояние – солдаты, все время под ружьем, 7 часов не
мог из машины выйти, с двух сторон с автоматами, бронемашины. Вы думаете легко это?
Брежнев. Имелась в виду безопасность.
Косыгин… Я приехал в Карловы Вары, и вы мне дали пять человек охраны. Я не
волновался. Наоборот, я был им благодарен.
Дубчек. Тов. Косыгин, это сравнивать нельзя. Вас охраняли добровольно, а здесь
насильно. Но давайте это не затрагивать…» 13
Еще фрагмент разговора:
« Брежнев… Может быть, пригласить т. Черника?
Дубчек. По-моему, лучше было бы, если бы привезли Смрковского и устроили где-
нибудь здесь.
Брежнев. Кригеля не нужно?» 14
Вот мгновенье, когда выдержка впервые оставляет Брежнева. Он пода-
ет реплику, оценить которую могли только стоявшие рядом соратники. Для
Кремля Смрковский, Кригель, Гольдштюккер, Шик как красные тряпки для
быка, самые одиозные фигуры, даже физически неприятные. И когда Дубчек
назвал Смрковского, из темных глубин бессознательно вырвалось у Брежне-
ва это возмущенное, язвительное: «Кригеля не нужно?»
Нелегко членам Политбюро найти способ доломать Дубчека, сделать
податливым, приручить. Ему готовы простить прегрешения, если признает,
что это не он, а другие, его соратники, спутали карты, сбили с толку. И про-
тягивают соломинку, чтобы он ухватился:
« Брежнев. То, что мы говорим, это мы не навешиваем на тебя, это за твоей спиной
многое делали, ты всего не мог знать» 15.
Ну, хватайся скорее, покайся, обещай исправиться, скажи ожидаемые
тривиальные слова, это ничего не стоит, твое покаяние никто не воспримет
всерьез, но будет соблюден ритуал, и ты снова прежний Саша, дорогой Алек-
сандр Степанович. Но когда Дубчек не примет правила игры, тон разговора
станет другой.
« Косыгин. Вы отвечаете за Чехословакию. Это ваша обязанность – думать. А кто за
вас будет думать? Были ошибки? Были ошибки. Нужно выйти из положения. Ищите вы-
ход, думайте…» 16
Как им понять друг друга?
Дубчек по врожденному простодушию, по тогдашней своей наивности
искренне верил в идеалы. А у собеседников, коривших его за недостаточную
тем идеалам преданность, веры в идеалы давно не было.
Доставленные в Москву чехи и словаки были растеряны перед бес-
смыслицей ситуации; обиду нанесли те, ближе которых, им казалось, не бы-
вает.
Кремлевское руководство тоже попало в западню. Случись на улицах
Праги вооруженное восстание, раздавайся из-за углов, с балконов, из окон
пальба, можно было бы оправдать военную операцию, одну из самых круп-
ных в Европе после Второй мировой войны: вынудила контрреволюция!
Непротивление выставило пришедшие войска ненужными, нелепыми,
смешными.
Это было сокрушительное моральное поражение СССР.
На встречах с чехословацким руководством теперь никто открыто не
требовал прекратить реформирование экономики и демократизацию обще-
ства, хотя именно это настораживало Брежнева, Ульбрихта, Гомулку, Живко-
ва, Кадара. Разговор в Москве шел вокруг замены политических фигур. Вы-