Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

– По-моему, надо стучаться во все двери! – сказал Высотин. – Где-нибудь да отзовутся.

– Йето… йето… Я тебе еще разочек повторяю, не в их акк-компетенции. Слушай меня.

– Может, с Аверьяном посоветоваться? А, Игорь?

– Так он тебе все и выложит. Одна лавочка.

– Йето… Снимки надо искать, – решительно сказал Сонюшкин. – Или того, кто их стащил. Йясно? И писать. В ап… а-партком.

Афонин, идя домой, дал кругаля. Он то спешил, то замедлял шаг, лицо его менялось, походка делалась танцующей, и он никак не мог совладать одновременно и с ногами, и с лицом. Возле своего порога он сделал озабоченное выражение.

Таня лежала в постели, температурила. Ей нравилось изредка прихворнуть, и чтоб о ней заботились.

– Почему так поздно? – спросила она слабым голосом.

– На то были причины, – со значимостью сказал Афонин. Он, не раздеваясь, присел на краешек кровати, коснулся ладонью жениного лба. – Как температура? Врач был? А я тебе лимон достал.

Таня кончиками пальцев напустила на лицо волосы.

– Не хочу лимона. Ничего не хочу. Хочу домой. Там я маленькая, там меня все любят…

Домой Таня хотела редко, во всяком случае, редко об этом говорила, и только тогда, когда намеревалась дать мужу понять, что она – вольная пташка, в любой момент может сняться и полететь к мамочке. После такого намека Афонин всегда раскисал, из него можно было веревки вить. Но сегодня упоминание о доме не подействовало. Афонин ждал, что последует вопрос о причинах, его задержавших, а Таня решила все-таки донять его и умирающим голосом заговорила о том, что губит молодость в этой дыре с черствым, равнодушным человеком, и смотрела сквозь волосы одним глазом печально и укоризненно. Афонин нетерпеливо ерзал, пытался перебить ее.

– Танюрка, погоди, послушай… – Она ничего не хотела слушать, мотала головой по подушке, затыкала уши. Какие могут быть причины, если жена больна. Афонин потерял терпение и выпалил:

– Таня, меня назначили врио…

Таня сразу села, отвела волосы за уши:

– А Александрович?

Беспокойство в ее голосе кольнуло Афонина.

– Александрович жив, здоров, чего ты всполошилась?

– Так как же так?

– Так, – отвел глаза Афонин и рассказал ей все.

Таня следила за его лицом, за губами.

– Ты рад? – спросила она, когда Афонин умолк.

– Рад? Чего я рад? Я не рад, но все-таки…

– Все-таки рад… – Таня сползла обратно на подушку, долго глядела в потолок, а Афонин вертел в руках шапку, поглаживал мех, поглядывал на жену, и лицо его снова начало меняться – победное чувство боролось с житейской осмотрительностью и то уступало, то брало верх.

Продолжая глядеть в потолок, Таня спросила ровным голосом:

– Слушай, а не ты ли эти снимки прибрал?

– Дура несчастная! – закричал Афонин и швырнул шапку об пол. – Идиотка такая! Ты что себе позволяешь?!

Таня отвернулась к стене, потянула на голову одеяло…

И еще один семейный скандал разразился в тот вечep. Переверцев собрался идти к Князеву, а Томка его не пускала. Худая, с испитым лицом, изнервленная трехнедельной болезнью дочери, у которой «респираторное заболевание» перешло в самую настоящую пневмонию и лишь недавно перевалило кризис, Томка кричала, что не позволит ему, Сашке то есть, шляться в такое время по дружкам и пьянствовать! Да какое там пьянство, поговорить с человеком надо, бубнил Переверцев. Ты мне мозги не…, кричала Томка, вы без бутылки и разговаривать-то разучились, алкаши проклятые! Тщетно пытался Переверцев унять разгневанную супругу, объяснить, что и как. Слова его отскакивали от Томки. А потом она стала кричать, что нечего ему, Сашке, встревать не в свое дело, время такое, что надо быть тихим, а то и тебя Арсентьев сожрет и пуговиц не выплюнет, ишь, заступник нашелся!

Переверцев потерял терпение. Отведя рукой Томку, он шагнул в кухню и взялся за полушубок. Томка схватила дочь на руки и загородила спиной выход. Глаза ее кровью налились.

– Учти, – сказала она. – Попробуй только. Завтра же подам на алименты. Ты у меня попрыгаешь. Опозорю перед всеми.

Это была не пустая угроза. Однажды Томка такое вытворила, и уговорить ее забрать исковое заявление удалось лишь за час до суда. Князев, помнится, и уговорил, а он, Переверцев, уж отступился было, рукой махнул. Знал, знал Переверцев способности своей женушки.

– Барахло ты, вот и все, – с презрением сказал он и остался у семейного очага.

Лариса в тот день с двух часов ходила по вызовам и спланировала свои визиты так, чтобы двигаться к дому. Мягко касаясь стетоскопом детских ребрышек, заглядывая ребятне в горлышки, она ласково разговаривала со своими пациентами, ободряюще кивала их родителям, выписывала рецепты и направления и все время думала о Князеве. Входя к очередному больному, она старалась сосредоточиться, но не забывала об этих своих мыслях, о том, на каком месте они прервались, чтобы, выйдя, продолжить их, как беседу с хорошим человеком, который остался ждать за порогом.

Она гнала от себя эти мысли, была ими счастлива. Вот и ей повезло. Как же мне повезло! Могла ведь жизнь прожить, не испытав, не изведав этой сладкой боли, о, какое это счастье, какая мука и радость! Андрей… Мужественное имя. И лицо. И глаза. Лицо скандинава, откуда оно у него? Серые стальные глаза. Такие и должны быть у мужчины. Защита и опора. Каменная стена. В какой лотерее мы, женщины, выигрываем таких мужей? И кем она будет, его избранница? Поймет ли, какое счастье ей привалило? Оценит ли?.. Но он мой, мой! Я его открыла! Хочу слышать его сердце у себя на груди. Обвиться вокруг него, почувствовать его тяжесть, слиться, с ним. Тереться щекой о его колючий подбородок. Трогать зубами его губы… О, только бы не стерва ему досталась, только бы не это! А таким-то вот обычно и достаются смазливые стервочки. По закону подлости. Наплодит ему детишек и будет им помыкать, спекулировать на отцовских чувствах… А мне завидно? Завидно. Я тоже женщина. Он разбудил во мне это, и мне не стыдно. А еще хочу стирать ему белье, готовить его любимые блюда, и ждать его вечером с работы, и ходить с ним по улице под руку, чтобы все видели, кто у меня есть. И родить ему сына, а потом дочь. И умереть первой, когда дети вырастут, а я состарюсь и не смогу уже любить его…

Лариса свернула к реке и пошла по обочине дороги вдоль высокого берега. Недавно выпал снег, мягкое предзакатное солнце косо подсвечивало его, делало зернистым, будто сахарным, и каждая мельчайшая неровность была видна и ласкала глаз своей лепкой и девственной нетронутостью. Из-под снега торчали вершинки кустов, хрупкие черные веточки, выросшие, как им заблагорассудится, и тем прекрасные. А дальним планом служила гигантская излука Нижней Тунгуски, лесистые глухие берега, подернутые сизоватой дымкой у окоема. Щемило сердце от такого простора. Рядом был Князев, хозяин этих мест. И Лариса подумала, что живи Андрей в городе, он был бы другим – нервным, суетливым.

Но она не хотела видеть его другим. Впервые, может быть, со дня приезда она почувствовала, как ей хорошо, вольно дышится, как полна стала ее жизнь. Наверно, она сможет прожить здесь долго. Как Андрей.

Только летом ей будет грустно – летом геологи уезжают в тайгу. Но она научится ждать, как ждут своих мужей жены моряков, геологов… Постой-ка, сказала она себе, но ведь я и есть жена геолога.

Впервые за три дня она вспомнила Володьку, что он ее муж и любит ее, а она тут самым наглым образом охмуряет другого: комнатные туфли ему подсовывает, коньячком ублажает… Банально, пошло, глупо! Хорошенького же Александрович мнения обо мне, нечего сказать.

И она уже не летела на крыльях – шла неровной походкой уставшей за день женщины, загребала валенками перемятый снег, и была перед ней не северная даль, теряющаяся в сизоватой дымке, а скверная дорога, разбитая траками и усеянная конскими катышами.

«Совсем, совсем по-другому надо себя вести, если я хочу чего-то добиться, – думала она. – Но я ничего не хочу добиваться. Этот мужчина не про тебя, дорогая моя. Будь довольна, что ты в двадцать восемь лет второй раз замуж выскочила. Покрасивее тебя в старых девах остаются. Так что держись за Володьку – не урод, не калека, не пьяница, и человек-то хороший. О принцах пусть восемнадцатилетние мечтают».

Издали она увидела, что дома кто-то есть – из трубы шел дым. Удивленная, она прибавила шаг. Андрей предупредил, что задержится, поработает вечером. Кто же это? Володька вернулся? На крыльцо она вбежала, дернула дверь, с облегчением перевела дыхание. Дома был Князев. Он лежал на раскладушке и курил. Завидев ее, он поднялся.

– О, – сказала Лариса, – сегодня вы мне решили сюрприз устроить?

Князев взглянул на нее рассеянно, без улыбки, проговорил:

– Сюрприз? А-а… Да нет, просто раньше вернулся.

На плите ничего не стояло, кухонный стол, на который клали покупки, тоже был пуст. «Однако, быстро вы к моим заботам привыкли, Андрей Александрович», – подумала Лариса. Князев помог ей раздеться, но на лице его не было приветливости. Потом он снова лег.