Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Арсентьев, не отнимая руки от стола, наставил палец на Пташнюка:

– Вот, Дмитрий Дмитрич, оборотная сторона твоего рвения. Я всегда говорил, что тебе частенько изменяет чувство меры. Ты сам можешь в запарке ночей не спать, и другим не даешь, в том числе и мне. – Сказано это было с мягкой укоризной, говорилось Пташнюку, но для Артюхи. – Видите ли, Аверьян Карпович, рабочий день у нас с Дмитрием Дмитричем ненормированный, дома нас никто не ждет, а работа есть работа, ее никогда не переделаешь, и чем больше делаешь, тем больше наваливается. Приходится вечера прихватывать, выходные. Я, конечно, не могу не разделять ваших опасений, но, Аверьян Карпович, дорогой! Если уж какой-нибудь мерзавец задастся целью напакостить, он и на печать не посмотрит, и любую дверь без ключа откроет. Не так ли?

– Дверь-то, может, и откроют, а печать сорвать – не у каждого рука поднимется. А уж если сорвет, так это на следующее же утро выяснится, и тут уже вина не камеральщиков, а охраны, тут разговор другой. Для того эти печати и введены.

– Ну, хорошо. – Арсентьев подавил зевок. – У меня появилась мысль, что контору нашу следует несколько перепланировать, сделать пристройку, чтобы камеральщиков отделить от админхоза. Помнишь, Дмитрий Дмитрич, я тебе говорил? – Пташнюк кивнул. – Думаю, что в недалеком будущем мы это осуществим. А пока, – тут Арсентьев развел руками, – будем как-то мириться, сосуществовать. Ничего не поделаешь. – Он доверительно понизил голос. – Честно говоря, Аверьян Карпович, не такие уж у вас большие секреты, чтобы козырять ими. Бумажонки, честно говоря. Но я понимаю, порядок есть порядок. О всех нарушениях докладывайте мне, я буду наказывать виновных.

– Нарушения… Тут не нарушения, тут ЧП случилось. Пропали аэрофотоснимки.

– Как пропали? У кого? – быстро спросил Арсентьев.

– У Князева со стола пропали. А как – он вам подробности сам доложит. Они в пятницу камералку не опечатали…

Арсентьев при упоминании о Князеве чуть подался вперед, но сразу же пригасил блеск в глазах, промолвил:

– Любопытно. Как же все-таки это произошло?

Артюха рассказал, что знал. Арсентьев слушал, сложив губы трубочкой, потом спросил:

– Но это же не утеря, а хищение, надо сообщить куда следует, пусть пришлют уполномоченного.

– Уполномоченный за таким пустяком ехать не станет. Эти десять снимков сами по себе ни для кого интереса не представляют – площадь мизерная, масштаб не указан. Весь комплект – другое дело.

– Да, но гриф…

– Это для порядка ставится. Я полагаю, Николай Васильевич, сообщать никуда не надо, сор из избы выносить, я эти десять снимков спишу по акту – и дело с концом. А Князева постращайте для порядка, выговор ему объявите в назидание другим. Бдительность у людей надо воспитывать..

Арсентьев поглядел на Пташнюка:

– Как бы там ни было, все одно к одному… Грешен товарищ Князев, зело грешен…

Пташнюк во время этого разговора только посмеивался, переводил черные свои глазищи с Арсентьева на Артюху, покачивая носком черного цигейкового унта.

– Мне б твои заботы, Аверьян Карпович, – сказал он наконец и встал. За ним и Артюха поднялся.

– Я приму меры, Аверьян Карпович. Сегодня же, – пообещал Арсентьев. – Дмитрий Дмитрич, на минуту останься.

Он пошел следом за Артюхой, плотно прикрыл за ним дверь и остановился напротив Пташнюка. Светлые брови его нахмурились.

– Твоя работа? – негромко, угрожающе спросил он.

– Ты че? – удивился Пташнюк, даже отступил на шаг. – Зачем мне это надо? Я так грубо-то… не роблю. Ты ж меня знаешь.

– Смотри, Дмитрий. – Арсентьев энергично помахал у его носа пальцем. – Я тебя не раз предупреждал: попадешься – от меня первого пощады не жди. Ты мои принципы тоже знаешь.

– Тю, дурной. – Пташнюк поглядел по сторонам, будто призывая кого-то в свидетели. – Ненормальный прямо.

Князев склонялся над письменным столом, прочерчивал на кальке какие-то линии, делал вид, что работает, а сам вслушивался, как ходят по коридору люди.

И когда раздавался стук женских каблуков, когда он приближался, под сердцем начинала трепетать и щемить какая-то жилка. Гадкое было ощущение, непривычное.

Надо было хладнокровно обдумать предстоящий разговор с Арсентьевым. Хотя, чего там думать? Виноват. Виноват в том, что доверял людям, думал, что кругом все честные и не подлые. И дальше так думать буду! Не стану из-за одного подлеца подозревать всех товарищей. Как работать с теми, кому не веришь? И все ж таки ядовитая травка дала ростки, кого-то надо было подозревать. Афонина? Но он уходил последним, а это уже улика, он же не дурак, должен понимать, да и зачем ему, ему-то какая польза от этого?.. Артюха? Тот открылся бы, не стал долго темнить… Кого-нибудь из камеральщиков? Но опять-таки, для чего? Врагов у него среди геологов нет, вроде… Забрел случайно какой-нибудь пьяный? Нет, вряд ли, ключей-то много висело, и вообще, зачем пьяному аэроснимки? Он бы скорее стереоскоп унес – вон какие зеркала ясные.

Он опять начал думать на Арсентьева. Власть, которой тот облечен, дает право открыть любую дверь в конторе – всегда можно найти благовидный предлог, а в данном случае и искать не нужно было.

И ведь не вызывает, собака, хочет нервы помотать, психологическую подготовку проводит.

Подошло время обеда, и Князев вместе со всеми направился в столовую. Взял как обычно полный комплект но есть не стал: пельмени в бульоне были разварены и пересолены, рагу из оленины отдавало пригоревшей подливой. Раньше он на такие мелочи не обращал внимания, а сегодня не пошло. Только компот выпил, бледненький компот из сабзы, и пожалел, что взял один стакан. Поискал глазами Переверцева, потом вспомнил, что Сашка теперь обедает дома.

На перевале дня время тянулось особенно медленно. Тихо было в конторе, сонно. Но Князеву эта тишина казалась многозначительной и тревожной. Будто не он один ждал неприятности, а все, и все затаились.

Он заставил себя вникнуть в тектоническую схему района. В голове начали крутиться, входить в зацепление нужные шестеренки, желтый туман начал понемногу рассеиваться, и тут-то Князев и не услышал стука каблуков секретарши, не отличил ее тяжелой солдатской походки, неожиданной при худосочном сложении. Громко и разрешающе, как реплика «Кушать подано!», грянуло:

– Андрей Александрович, к начальнику!

Князев одернул свитер и вышел, провожаемый сочувственными взглядами. Сразу же после его ухода Афонин забеспокоился, стал хлопать ладонями по бумагам, двигать ящиками и при этом бормотал: «Куда же я его дел?» Обшарив свой стол, он приблизился к столу Князева, робко потянул средний ящик, в раскрывшуюся щель увидел краешек своей объяснительной и тут же задвинул ящик. Успокоился.

Арсентьев давно не курил из-за болезни сердца, но бывали минуты, когда он жалел, что не курит. Так славно было бы иной раз расслабиться, чиркнуть зажигалкой и медленно, с наслаждением затянуться… Высшая справедливость существует, это надо признать, размышлял он. Кажется, от этого авантюриста удастся избавиться раньше, чем я предполагал. Тем лучше, случай сам поспешил мне навстречу.

Арсентьев звонком вызвал секретаршу.

– Князева ко мне.

Когда Князев предстал перед ним, он какое-то время смотрел ему в лицо, отмечая про себя: «Растерян, прохвост, бледен. Знает, чем это пахнет. Поделом ему, поделом». Не пригласив сесть, сказал:

– Ну что? Досамовольничали?

Размеренным, будто доклад читал, голосом напомнил Князеву все прегрешения и начал подводить итоги:

– Как видите, Андрей Александрович, вся история наших с вами служебных взаимоотношений – это почти непрерывный ряд ваших действий, направленных на то, чтобы либо подорвать мой авторитет, либо каким-то образом досадить мне. В последовательности вам не откажешь, но почти все эти ваши поступки выглядят как проступки, то есть подлежат наказанию. Я делал скидку на вашу молодость, хотя тридцать лет – это уже зрелость; я прощал вам несдержанность, порой даже горячность, пытался оправдать ее обостренным, может быть, даже болезненным чувством справедливости. Я, как мне кажется, проявил достаточно терпения, терпимости, едва ли не попустительства, вы этим пользовались, и что же? Вот итог! – Он открыл ладонь и стукнул ногтями по столу. – Вы опять и опять игнорируете мои распоряжения, оставляете дверь неопечатанной, и происходит хищение секретных документов. Не утеря, а именно хищение! Конечно, похитителя не остановила бы и печать, но тогда вы могли бы мгновенно сигнализировать, этим занялись бы компетентные органы, и к вам – никаких претензий. А в данном случае? Вы там полдня вшестером топтались, теперь никакая милиция, никакая госбезопасность следов не найдет!

Как ни муторно было Князеву выслушивать четвертьчасовую нотацию, как ни пытался он сохранить покаянную мину – в этом месте не мог не улыбнуться.