Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

– Сюрприз? А-а… Да нет, просто раньше вернулся.

На плите ничего не стояло, кухонный стол, на который клали покупки, тоже был пуст. «Однако, быстро вы к моим заботам привыкли, Андрей Александрович», – подумала Лариса. Князев помог ей раздеться, но на лице его не было приветливости. Потом он снова лег.

– Вам нездоровится? – спросила Лариса.

– Нет, все нормально, – сказал Князев, не глядя в ее сторону.

– У вас что-то случилось?

– Да пустяки. Не обращайте внимания.

Лариса пожала плечами, прошла в комнату. Настроение у нее совсем упало, но надо было держать марку. Она переоделась, вышла на кухню, спросила бодрым голосом:

– Что бы нам такое сообразить насчет ужина? Командор, ваше предложение?

Сказала и не услышала ответа, всмотрелась в темноватый угол. Князев лежал с закрытыми глазами. В банке еще Дымилась примятая сигарета, минуту назад Лариса слышала, как он эту банку двигал. «Вот они, мужские фокусы, – подумала Лариса. – Что ж, Андрей Александрович, раз так, – оставайтесь без ужина».

Она вернулась в комнату и прикрыла за собой дверь. Побродила из угла в угол. Достала из сумочки конфету, съела. И ни на минуту не переставала прислушиваться, ждала хоть какого-нибудь звука из-за перегородки, но там было тихо. Тогда Лариса прилегла на постель, уткнулась лицом в подушку. Ей очень хотелось, чтобы сейчас вошел Князев, сел рядом и что-нибудь сказал, а еще лучше – просто погладил по волосам, по спине своей тяжелой ладонью. На миг она даже ощутила его руку, и по телу пробежали мурашки. Потом она всплакнула и несколько раз всхлипнула, после каждого всхлипывания прислушиваясь. Пустой номер. Лариса выдернула из-под подушки край покрывала, влезла под него и, продолжая переживать, незаметно уснула.

Проснулась она, когда за окнами было темно, а в комнате – хоть глаз выколи. Она вскочила, включила свет. Было начало двенадцатого. Поправила волосы, вышла на кухню, широко растворив дверь. Включила свет и на кухне. Постель Князева была смята, но не разобрана. Печка давно прогорела, выстыла. Лариса в растерянности опустилась на табуретку. Что-то случилось, серьезное что-то. Она сунула ноги в валенки накинула полушубок и вышла на крыльцо. Небосвод был усеян звездами, они лучились и кололи глаза. Все соседние дома, стояли темные, лишь над дорогой редкой цепочкой горели тусклые огни. Побрехивали собаки.

– Андрей! – тихо позвала она, будто Князев где-то рядом прятался от нее.

Она вернулась в дом и не знала, что ей делать. Подошла к «сороконожке», расправила смятую постель, взбила подушку и, не удержавшись, прильнула к ней лицом, жадно втянула в себя запах табака, мужской кожи, волос.

Она заново растопила печку, начистила картошки, нарезала оленины, поставила жариться. Перемыла вчерашнюю посуду, подмела пол и села у печки, поставив ноги на край духовки и обхватив руками колени… Сидела чуткая, слушала ночь за окном. Она твердо решила дождаться Князева.

И когда послышались шаги, ближе и ближе, затопали на крыльце, раскрылась дверь, пропустив сначала Дюка, потом Князева, Лариса единым движением оказалась перед ним, по-женски вопрошающе-жадно оглядывая его огрубевшее на морозе усталое лицо и касаясь пальцами задубевшей куртки, и спросила, как выдохнула:

– Александрович, что случилось?

Князев взял у себя на груди ее ладошки, легонько сжал их:

– Неприятности у меня, Лариса.

Глава седьмая

Понедельник кончился, а неприятности продолжались.

Идя утром на работу, как на посмешище, Князев подводил итоги ночным раздумьям. Еще вчера было у него большое желание на первом же проходящем самолете махнуть в Красноярск, в управление, искать там защиту и справедливость, чтобы или вернуться восстановленным в правах, или просить перевода в другое место. Это был бы самый простой выход и самый рискованный: неизвестно, чего бы он еще добился в высоких инстанциях, а вот Арсентьев подождал бы три денечка и со спокойной совестью уволил его за прогул.

Нет, надо действовать в рамках КЗОТа: просить отпуск без сохранения, чтобы все было законно. Ну, ладно, прикидывал Князев дальше, даст он мне отпуск, приеду я в управление, пойду по начальству. А что сказать в свое оправдание? Посетовать на подлость людскую? Ну, посочувствуют, слова какие-нибудь утешительные скажут. Кто возьмет на себя заботу оспаривать приказ начальника экспедиции, подрывать его авторитет? Кто решатся ставить под сомнение железные директивы Комиссии по сохранению гостайны? Не найдется такого охотника. Все там шибко занятые, у каждого свои заботы. Кто я для них, какой им от меня прок? Дублеными полушубками я не распоряжаюсь, с малосольной икрой дела не имею, пушниной не занимаюсь. Не стою я того, чтобы из-за меня с кем-то портить отношения…

Горько было Князеву, и мысли в голову лезли горькие, несправедливые.

И все-таки надо ехать, решил он. Зайду в партком, посоветуюсь.

Советчиков можно было найти на месте, Князев думал об этом и сделал вдруг неприятное открытие: не стало у него доверия ни к подчиненным своим, ни к товарищам. Ждал он вчера вечером, что кто-нибудь обязательно навестит его – не хотел этого, хотел остаться один, и все равно ждал. Никто не пришел, даже Сашка. Да, теперь его будут сторониться. А если и посочувствуют, то украдкой, чтоб никто не увидел и не донес Арсентьеву. А, к черту эти сопли!

Князев вошел в контору. Никого еще не было. Он сорвал печать, отпер дверь. В нос ударил застоявшийся табачный дух. Похоже, что вчера все камеральщики устроили здесь курилку. Князев раскрыл форточку, сел за свой стол. В форточку летел мелкий снежок. Князев вынул лист бумаги, сложил его пополам, прошелся по сгибу ногтем, разорвал и начал писать:

Начальнику Туранской экспедиции

Н. В. Арсентьеву

начальника ГПП № 4 А. А. Князева

Заявление

Прошу предоставить мне отпуск без сохранения содержания по личным обстоятельствам с 25…

Он взглянул на календарь, когда следующий понедельник, и дописал:

по 30 марта с. г.

Расписался, поставил дату. Перечитал написанное, смял листок, швырнул его в корзину. Начал заново:

Начальнику Туранской экспедиции

Н. В. Арсентьеву

техника ГПП № 4 А. А. Князева

«Техника А. А. Князева», – повторил он про себя, – Ну валяй, техник Князев, заявляй.

Неслышно вошел Афонин, тихо поздоровался, тихо разделся, мягко ступая пимами, прошел, сел, даже стулом не скрипнул. «Бесшумный какой», – подумал Князев. Переписал заявление и спросил:

– Таня что, всерьез заболела?

И тут же подумал: первое, что сделал техник Князев, это осведомился о здоровье супруги своего нового начальника.

– До конца недели наверняка проболеет, – с готовностью ответил Афонин. – У нее ангина, врач сказал, надо лежать, чтоб осложнений не было.

Князев взял свое заявление и пошел в приемную. Секретарша спиной ко входу, сидя на стуле, стягивала шерстяные рейтузы.

– Пардон, – сказал Князев, отводя глаза в сторону. – Передайте это Арсентьеву.

Он положил листок на стол возле зачехленной машинки написанным вниз. Секретарша в этот момент освободила из рейтуз одну ногу и, нимало не смущаясь тем, что ее застал неглиже посторонний мужчина, взяла листок и поднесла к глазам:

– Что это?

– Это не вам, а Арсентьеву, – резко сказал Князев.

– Должна же я знать, что несу Николаю Васильевичу. Мало ли что, может, вы там какую-нибудь гадость написали?

– Я гадости в лицо говорю. Вот вы, например, для стриптиза староваты. Разве что на любителя…

– У меня муж, а вы с чужой женой живете, ни стыда, ни совести, – заверещала секретарша, наливаясь синюшным румянцем.

– Вашим бы языком марки клеить, – сказал Князев и поспешно вышел. Вот стерва! Живут же такие и еще мужей имеют.

У него пылали щеки и во рту пересохло, пальцы набрякли, сами собой туго сжались кулаки. Ну, тихо, тихо, приказал он себе. Прошел в тамбур, заглянул в бачок. Воду только что привезли, поверху еще плавали льдинки. Он нацедил из крана полкружки и медленно, сквозь зубы пил.

– Ото я и говорю, – раздался за спиной веселый голос Пташнюка, – в пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил воду. Приветик!

– Приветик, – не оборачиваясь ответил Князев и выплеснул остатки воды в таз.

Постояльцы фрау уже были на местах, когда он вошел, и вразнобой первые с ним поздоровались. Едва он сел, Сонюшкин сказал:

– Йето… йето… Александрович, я кончил. Развертки. Йето… безработный.

Князев хотел объявить, что пусть к нему не пристают и спрашивают работу у Афонина, и тут же подумал: какого черта, я же собираюсь обжаловать свое понижение…

– Закончил? – сказал он. – Давай я проверю и отдадим печатать. А тебе… – Князев вынул записную книжку, полистал ее. – Займись каталогом горных выработок.

– Йесть, – бодро сказал Сонюшкин.

Фишман поднял голову от рудного микроскопа: