кайф в Швейцарии, мерзкое животное!
— Я не ловлю кайф, Фанни! Я здесь по работе! Фанни!
Фанни изо всех сил раскачивала стул.
Узкая столовая стала еще более узкой, потому что в нее собрались все, кто был в доме. Столпились. Заглядывали через головы друг друга. Это напоминало картину Франсуа Милле. Голландца. С французским именем?! Что-то происходит. Лица у всех страшные, как застывшие маски.
Жена Мерзавца попыталась выйти. Она побледнела, выглядела униженной, ее мучили угрызения совести… Она боялась. Дети ликовали. Особенно Эмми.
Мерзавец смог вывернуться, схватил Фанни за руки и посмотрел на собравшихся.
— Она не в себе. Фанни, давай поговорим после обеда!
— Почему после обеда? Мерзкая задница! Ты хочешь набить желудок, потому что за все уплачено!
— Фанни! Веди себя прилично!
И тут вмешалась госпожа Джованна, которая должна была вмешаться. У нее внутри накипело.
Она выплеснула такое количество слов и слюны, что в маленькой столовой сразу стало пусто. Ее речь походила на природное бедствие. Все попрятались.
Уси спокойно села на свое место, почесала лицо и вопросительно взглянула на госпожу.
— Что у нас на обед? — спросила она на очень приличном французском.
— Здесь говорят по-немецки, — провозгласила Джованна Кунц.
— Я платила за пансион для франкоговорящих, — категорично заявила Уси.
— Ты кто такая? — не дрогнула госпожа.
— Внучка… Муссолинни.
Госпожа Джованна ожидала чего угодно. Только не этого. Обед проходил в полной тишине. Пышущая здоровьем горничная подавала нездоровую пищу в огромных количествах. Фанни и Уси ели с аппетитом. А после этого они пошли прогуляться. Надо было познакомиться с городком Шпиц.
Мерзавец первым покинул столовую.
И теперь ждал их у второй улицы. У него был план, о котором никто не знал. Он прилепился к каменной стене.
Фанни осторожно шла по покрытой плитками мостовой. Она смотрела себе под ноги. Держала за руку Уси. И дышала.
— Я хочу тебе кое в чем признаться, Фанни…
— Признавайся.
— Я думаю, что здесь я напишу стихи, потому что, пока мы были дома… Как бы это сказать. Мне все время казалось…
— Давай быстрее. Смотри! С этой стороны гора выглядит по-другому…
— Да… Мы не в Нижней земле…
— Я не поняла тебя.
— У нас дома я чувствую себя, как в той сказке о Нижней земле. Где ты отрезаешь себе кусок ноги, чтобы накормить орла, который вынесет тебя оттуда…
— Я знаю ее. Что ты сказала о стихах?
— Я каждый день ждала, что с тобой что-то случится… Напряжение, страх, я ничем не могла тебе помочь…
— Ты ждала, что я умру?.. Понимаю.
— А теперь я напишу свои стихи.
— Я не перестаю думать о маме… Уси? Она ведь попросит Господа обо мне?
— Конечно.
— Она любила меня. А я недостаточно ее любила. Я пряталась от нее. Оправдывала себя своей болезнью. Оправдания. Но рак меня кое-чему научил. Я очень себя люблю, Уси. Не хочу умирать.
Так они дошли до второй улицы. Мерзавец отлепился от стены дома и встал перед ними.
— Фанни.
— Что тебе надо, Мерзавец?
— Фанни, ты должна меня понять.
— Давай, трепли языком! Знаешь, кроме того, что ты мерзкая задница, мерзавец и противный кобель, ты еще и вонючая деревенщина.
— Ты совершенно права. Но я могу кое-что для тебя сделать. Выслушай меня!
Лили спала спокойно. Она держала Зафира за руку. Свою ногу засунула под его ноги. Короче говоря, сделала все, чтобы он не смог заснуть. Лили посапывала. Зафир лежал, уставившись в потолок, и ждал рассвета.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
— Хорошо.
— Ты это серьезно говоришь?
— Да.
— Не хочу быть один.
— Хорошо.
— Я могу заботиться о тебе, Лили.
— Хорошо.
— Ты спишь?
— Нет. Говори. Ты так приятно мурлычешь.
— А ты храпишь.
— Привыкай…
И тогда в рассветной тишине, в ритме своих дыханий они оба услышали какой-то особенный шум.
— Это из кухни.
— Тихо!
— Посмотрю,