Читать интересную книгу Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

и не думала, что заглянет. Видимо, решила, что он ушёл без неё.

Бальтазар прислушался, различив слабый плеск и журчание воды. Принимает ванну. Интересно, обычную для тела или ионный душ, нервишки пощекотать? Соблазн узнать оказался так велик, что ноги сами понесли Бальтазара вперёд. Ему чрезвычайно не нравилось то, что он задумал, но, видимо, недостаточно сильно, чтобы остановиться.

Вход в предбанник скрывался за жемчужным нитяным занавесом. Нанизанные чёрные и белые жемчужины складывались в изображение её глаз, с укором смотревших на незваного гостя. Жемчуг был настоящий, картина тоже: его подарок – её рукоделие.

Стараясь не шелестеть бусинами, он заглянул внутрь раздевалки: халат на деревянной вешалке, на полу тапочки с бубончиками, дверь в ванную комнату приоткрыта… У него перехватило дыхание. Он понимал, что должен немедленно уйти. Но зачем обе двери оказались приоткрыты? Неужто намеренно? Не может ли это быть приглашением? Вдруг она ждёт его?

«Куда я? Зачем я?» – стенал он про себя, потихоньку придвигаясь ближе вдоль яркой полоски света, сквозившей через дверную щель, весь в предвкушении чего-то небывалого, пускай и постыдного.

Полностью разоблачившись – и от одежды, и от тела, – Елизавета принимала ионный душ.

«Теперь-то всё видно», – пронеслась бессловесная мысль, сладкая, как запретный плод. Он обратился в один слух и зрение.

Прильнув плечом к стене у двери, он слушал мелодии её души: весёлый перезвон колокольчиков, скрипку и ещё что-то тихое и трогательное. Слаженно перепеваясь, они изливали переживаемые Елизаветой радость и счастье. Он любовался её душой: такая изящная, но при этом сложно скроенная, может быть, слегка запутанная… Но всё равно гармоничная. Цельное полотно с вытканной прекрасной картиной. Такая соблазнительная и страстная, такая живая – его Елизавета.

Её нагое тело, которое так часто будоражило совсем другие чувства Бальтазара, парило рядом с проёмом двери – только руку протяни. Едва осознавая, что и зачем делает, он вытянул руку и потрогал мягкую и тёплую плоть полной груди.

«Она же не видит, отвернувшись. И не почувствует, плескаясь в купели. Не её оскорбляю, себя…» – оправдывался он, впитывая из-под ладони ощущения гладкой и упругой кожи. Рука его в подчинении одуряющей страсти сама скользнула вниз к её изящно округлому бедру. Краска стыда заливала ему лицо, и это тоже было приятно. Поддавшись одному из тех похотливых желаний, что не раз его соблазняли, он ущипнул её телеса за мягкое место. Осмыслив содеянное и ужаснувшись, он убрал руку с её стройной ножки и опустил наполненные вожделением глаза: «Любовался душой, а закончил такой пошлостью! Довольно, уходи!»

Он бросил на свою любовь прощальный взгляд и вскрикнул: уродливая и свирепая грозовая туча заменила прекрасное создание. Сиявший радугами на гранях чище горного воздуха кристалл изувечился трещинами, растрескался на тусклые осколки. В оглушительной, потрясшей его тишине кошмарная старуха вперила в него глазные яблоки оголённой души, терзая себя ненавистью к нему, изламывая гармоничные напевы в устрашающую какофонию визга рвущихся наружу демонов. Это тоже была она – бедная, бедная Елизавета.

Застыв от ужаса, он не отводил взгляда от её глаз, боясь рассматривать беснующееся позади них безобразное животное, бесформенную жуть, стенавшую от отчаяния и боли. Как мог он не заметить пугающей тишины, сменившей мелодичное пение? Как долго грешил он рукой и глазами, пока она наблюдала за ним?

– Ты была божественна. Вся, – в смятении пробормотал Бальтазар.

– Поди прочь! – прошипел её голосом вдруг обнаруживший себя Бенедикт. Он дёргался к бесстыднику, но тут же замирал.

– Голову откушу! – завизжал кот своим голосом.

– Не тронь его, он недостоин, – презрительно произнесла Елизавета со стены.

Кот мирно уселся и ухмыльнулся ему во весь свой кошачий рот.

Облачившись в тело, Елизавета ступила на пол и со злым прищуром посмотрела на поникшего Бальтазара.

– Старый греховодник, – засмеялась она ему в лицо.

Тот, оглушённый стыдом, свесив голову, не заметил ни искорки смущения в её глазах, ни разлившегося по её щекам румянца. Бальтазар прикрыл за собой дверь, развернулся и ушёл, погоняемый ведьминым хохотом.

«Ну что ж, Фернандо, проказник и повеса, ты победил».

* * *

Вернувшись к себе, Бальтазар задвинул лежанку, выдвинул рабочий стол и вызвал личного денежного управленца оформить отказ от прав на свой счёт в пользу Елизаветы. Управленец попытался его отговорить, но Бальтазар выключил ему звук, и тот сдался, махнув ему рукой, что согласен. «Меня же отключат после такого», – уныло промямлила программа, принявшись составлять бумаги. Тем не менее для скорейшего рассмотрения заявки Бальтазару пришлось существенно переплатить и вдобавок пройти проверку на вменяемость. На столике быстро росла кипа подписанных официальных документов для подачи в банк.

Помучавшись выбором, он всё же решил написать ей покаянное письмо. Бранил себя, «падшего в пучину животной страсти», и просил её не мучиться ненавистью к нему, «хоть он и замарал её светлую душу». Обещал забыть её и впредь не изводить «нелепой никчёмной любовью». Забывшись, под конец послания признался в любви. Писал о том, что не забывал её и дня, молился о спасении её бессмертной души. Что она ангел, когда-то укрывший его своим крылом, и с тех пор он под её защитой… Потом всё исчеркал, но, утомлённый, не стал переписывать начисто. Пусть знает его чувства и что он от них отказывается. Хотя она и так всё знает.

Запечатал все бумаги в конверт. Отправить сейчас же почтой? И лишний раз напомнить о себе? Позлить её, пусть и таким приятным ей образом? Нет. И не почтой – бездушно и деловито. Как последний глупец, он ещё не терял надежды как-нибудь всё утрясти, сохранить хоть какие-то отношения. Подумав, он сунул конверт в карман, решив передать через дочь – связующую их живую ниточку.

Дом он покидал с тяжёлым сердцем. Сел на лавочку додумать горькие мысли о своей неказистой судьбе. Какой позор! Такое не забудется. Мы ничего не забываем. Зато теперь развод и освобождение. Она обязательно его простит. Ради своего Фернандо она готова на всё. Притащит его сюда и примется влюблять в себя девичьей горячей любовью. Она справится: Фернандо, верно, тоже её любил или пылал к ней юношеской страстью. Полюбит её, как прежде, подружится со своей родной дочкой, и всё у них будет хорошо. И по Елизаветиной доброй воле это глупое происшествие изотрётся из памяти.

Бальтазар попытался приободриться: ведь потеря любимой – не самая страшная вещь? Будут и другие, дайте время, это же не Земля.

Входная дверь скрипнула, будто время, сложившись петлёй, вернулось на несколько часов назад, бросив его обратно на лавку. На пороге снова стояла Елизавета. Против обыкновения – в скромном длинном платье. Бальтазар улыбнулся ей кривенькой,