Гертруда как-то странно посмотрела на Эрнестину.
Здесь Ильмару уже не было так интересно, как у дяди Рудольфа. К тому же мальчик устал от впечатлений и, не дождавшись ужина, уснул.
— Тихий мальчик, — сказала Гертруда.
— Как когда.
— А если с Алисой плохо кончится — что будете делать?
— Может, возьму воспитывать его, пока сил хватит.
Эрнестина успела рассказать, почему взяла Ильмара к себе.
— Ребенка жаль, конечно! Но что поделаешь? У каждого своя судьба. Всех не пережалеешь, — заключила Гертруда.
Переночевав на провалившемся диванчике, Эрнестина с Ильмаром уехала обратно в Граки. Всю дорогу у Эрнестины не выходило из головы странное поведение матери. «Так, наверно, бывает, когда человек очень состарится, даже к близким начинает относиться, как к чужим», — думала она.
Эрнестина не знала, что уже полгода у Гертруды в шкафу хранилось завещание, по которому все имущество после ее смерти должно было перейти к двум детям: к Нелде и Рудольфу.
Попарившись в бане Вартиней, Петерис сразу ушел домой. Вилис приглашал, правда, остаться на субботний горох, но Петерис отказался, прекрасно зная, что это за горох: Вилис был любителем перекинуться в картишки и нуждался в третьем партнере, с одним хромым Ванагом не поиграешь. В банные дни на деньги играли редко, а если и позволяли себе, то по пяти или десяти сантимов. Но Петериса карты никогда не привлекали, да и играть толком он не умел. Вилис, напротив, был в этом деле мастак, и Петерис весь вечер только проигрывал бы да притом еще выслушивал бесконечные насмешливые наставления.
Петерис уже подходил к Осоковке, когда услышал, что за ним кто-то бежит.
— Хозяин! А хозяин!
То была Женя, батрачка, работавшая теперь в «Апситес» за Алису. Эту восемнадцатилетнюю девку подыскала Эрнестина. К Эрнестине стекались новости со всей округи, и найти подходящего человека ей не представляло никакого труда. Женя работала в поле и в хлеву, а по дому хлопотала Лизета. Теперь она была хозяйкой и следила, чтобы Женя не сидела сложа руки. Во дворе Вартиней Женя болтала с женщинами, может, заодно и поджидала Петериса.
— Почему не сказали, что уходите?
— Чего ж говорить?
— В темноте мне одной боязно.
— Чего бояться-то?
Петерис шел впереди, Женя по тропинке за ним. Перед мостком через Осоковку Женя воскликнула:
— Ничего не вижу. В воду упаду! Хозяин, дайте руку!
— На этой лаве вдвоем не встать. Проломится.
Петерис вдруг осип.
Женины пальцы нащупали ладонь Петериса и крепко сжали ее.
— Ой! — воскликнула девушка, пошатнувшись на мостке.
Петерис рванул руку, и Женя привалилась к нему. Он плечом ощутил тугую грудь, лица коснулись влажные волосы.
— Вона чего!
Ничего другого он сказать не догадался. Теперь Женя пошла рядом с Петерисом, ступая по сырой траве.
— Ноги не промочишь так?
— Уже промочила.
В небе вспыхнула далекая зарница.
— Отчего сполохи эти?
— От электричества, отчего же еще?
Залаяла собака, но, узнав своих, виновато заскулила.
— В понедельник идти к Симсону молотить.
— Мне нравится на обмолот ходить. На каждой усадьбе все по-разному. А вечером погулять можно.
Петерис почему-то проводил Женю до лестницы, прислоненной к стене дома прямо против окна.
— Не холодно по ночам? Не пора вниз, в комнату, перебраться?
— Да нет. У меня кровь горячая.
— Ну, тогда…
— Спокойной ночи, хозяин!
— Спокойной ночи.
Потрескавшаяся от солнца и дождя приставная лестница пошатнулась под Жениным весом, и Петерис невольно поддержал ее. Перед глазами взметнулась юбка, промелькнули в полумраке упругие икры.
Постояв немного на дворе, Петерис пошел в дом. Мать сидела на кухне за столом. Тусклый свет едва освещал ее голову и плечи.
— Где ты так долго был?
— По-твоему, долго?
Петерис был недоволен, что мать в окно видела, как он прощался с Женей. Нащупав горшок с квашей, он напился и ушел в комнату, плотно затворив за собой дверь.
Мать постелила чистую простыню, прохлада приятно обдала тело. Но сон не шел. Почему Женя побежала за ним, протянула руку, пошла рядом, задержалась у лестницы? Она хотела, чтобы он… Продолжить эту мысль Петерис не решился. Эта шустрая девчонка ему сразу понравилась, и постоянно хотелось лишний раз взглянуть на нее, никогда он не говорил Жене резких слов. Может, она вела себя так сегодня с умыслом. Звала, а он, увалень, не догадался?
Петерису не хотелось верить, что Женя такая ветреная. А может быть, ее девичий ум надеется на что-то серьезное? И он тут же подумал об Алисе. Представил себе жену: щеки впали, глаза лихорадочно блестят, — и вместе с сознанием вины его охватило острое чувство утраты, от которого сжалась грудь и сдавило дыхание. Нет, он этого не сделает. В молодости он привык не поддаваться соблазнам женщин, сумеет и теперь. Он еще не потерял рассудка. Умрет Алиса, другое дело. Без женщины в хозяйстве никак нельзя, Ильмару нужен, будет кто-то вместо матери, хочешь не хочешь, а жениться придется. Если тогда Женя за него пойдет.
И Петерису вдруг так захотелось быть рядом с Женей, что закружилась голова. Он сел на кровати, затем опустил ноги на пол и долго думал, что делать. Может, уже сегодня забраться к ней? Давеча он не мог. Мать увидела бы в окно. Не зря она сидела там. Может быть, стала что-то примечать? Но теперь, наверно, уже спит крепким сном и ничего не услышит. Он с Женей только поговорит, больше ничего.
Петерис натянул штаны и на цыпочках прокрался на кухню.
— Ты, сын?
Петерис вздрогнул.
— Чего не спишь?
— Куда пошел?