ворот он заметил сидящего на верблюде старого седобородого бедуина, который, наклоняясь, раздавал всем желающим небольшие ксерокопированные листочки с каким-то изображением, рабби Ицхак, конечно, не смог удержаться, чтобы ни протянуть руку и ни взять одну из этих маленьких бумажек, которая при ближайшем рассмотрении оказалась небольшой фотографией бравого мужчины с длинными усами a la Vilgelm. Надпись на арабском на обороте гласила: «Он уже близко».
При этом лицо на фотографии показалось рабби Ицхаку чрезвычайно знакомым.
– Кто это? – спросил он у бедуина.
– Это Помазанник Божий, – наездник перешел с арабского на иврит и посмотрел на рабби сверху вниз, что придало его лицу несколько надменное выражение. – Он уже близко.
– Я в курсе, – сказал рабби, рассматривая лицо человека на фотографии. Чем-то оно было ему несомненно знакомо, это лицо с твердым подбородком и пронзительными глазами, слегка прищуренными, отчего казалось, что они внимательно тебя изучают.
– Придет час суда и все люди пожалеют, что не принесли вовремя достойный плод покаяния, – продолжал сидевший на верблюде старик.
– Конечно, – кивнул рабби, напрягая память. – Многие пожалеют, когда придет Машиах. Тут уж, наверное, не ошибешься.
– Машиах уже пришел, – седобородый, кажется, немного рассердился.
– Христиане говорят то же самое, – сказал в ответ рабби Ицхак, отгоняя от себя какую-то в высшей степени нелепую мысль.
– Христиане врут, – возразил старик. – Они украли тело Йешу и потом принялись на всех углах рассказывать о том, как он воскрес. Но Бог проклял их за ложь, вот почему они поделились на множество сект и толков, как будто это не им было сказано, что если царство Сатана разделится, то не сможет устоять… Другое дело те, кто остался ему верен.
– Вообще-то они существуют уже две тысячи лет, – сказал рабби. – Я не сторонник их учения, но это факт, с которым трудно спорить.
– Есть факты, которые хорошо умеют прикидываться правдой, – старик явно демонстрировал умение вести спор. – Запомните, что настоящий Машиах уже пришел и освободил всех нас от власти злого Мастемы, и теперь нам следует просто сидеть и ждать, когда он вернется с легионом ангелов небесных, чтобы воссесть на престол Израилев и вести все народы в Царство Небесное. Он был убит 15 хешвана 1899 года и его звали Эммануэль… Йешуа-Эммануэль.
– Ах, вот оно что, – пробормотал рабби Ицхак, ожидая, что немедленно после этого небо упадет на землю или случится что-нибудь еще в этом роде. Но небо не упало и ничего особенного больше не произошло, если, конечно, не принимать в расчет того, что История еще раз удачно поиздевалась над человеком, которому ничего больше не оставалось, как только пожать плечами и принять случившееся так, как оно есть, не утруждая себя никакими вопросами, соображениями и толкованиями.
Об этом, кажется, говорил и этот внимательный, слегка прищуренный взгляд с размытой фотокарточки, – взгляд, который рабби Ицхак, наконец, узнал и который, без сомнения, принадлежал бывшему наследнику берлинского оптового товарищества, отмеченного Всемогущим и посланного Им творить на земле Его волю, которая привела к гибели полдюжины виновных и невиновных людей, но ни на йоту не приблизила ожидаемое царство Машиаха, оставив после себя лишь загадки и нерешенные вопросы.
– Спасение близко, стоит только открыть свое сердце и пустить в него Помазанника, – сказал бедуин, наклоняясь к рабби Ицхаку и вновь понижая голос. – Если вас это интересует, можете посетить нашу общину и познакомиться с ее делами.
– Меня это интересует, – ответил рабби Ицхак, не задумываясь.
– Тогда вам надо запомнить, что мы находимся на десятом километре дороги в Йерихо, – сообщил старик. – Слева от дороги три шатра и большая колокольня. Вы не заблудитесь.
– Колокольня? – переспросил рабби. – Что еще за колокольня?
– Увидите, – улыбнулся старик и добавил, понизив голос:
– Пожертвования приветствуются.
– Само собой, – сказал рабби, все еще огорошенный нежданным известием.
– Десятый километр, – повторил бедуин и стукнул пятками по вытертым верблюжьим бокам. Потом он закричал, чередуя английский, арабский и иврит:
– Он придет! Он скоро придет! Он уже близко! Что ты скажешь ему, когда Он постучится в твою дверь?
Листочки с фотографией Шломо Нахельмана медленно кружились в воздухе и падали на землю, ни у кого не вызывая интереса.
Прохожие торопились по своим делам и не обращали на крики старого бедуина никакого внимания, только рабби Ицхак продолжал стоять, отступив в сторону и рассматривая этого свидетеля давнего прошлого, вдруг очутившегося непонятно зачем в нашем времени.
Через два дня рабби Ицхака можно было видеть садящимся в такси в Восточном Иерусалиме и отбывающим в сторону Иерихона. Интифада еще не началась, и он легко нашел такси на небольшой площадке возле Старого города, но категорически отказался брать с собой попутчиков, убедив таксиста, что без сомнения оплатит все возможные издержки.
И вот теперь таксист немного нервничал, особенно после того, как пассажир – безобидный на вид старичок в широкополой шляпе – попросил его остановить машину прямо посреди пустыни, возле указательного столба под номером «10», прямо на виду у лагеря бедуинов, который отличался от прочих похожих стоянок высокой, в четыре человеческих роста, башней, выстроенной из больших картонных коробок «Мальборо» и «Кента», разрисованной цветными фломастерами, действительно чем-то напоминавшей христианскую колокольню, вроде колокольни церкви Рождества Христова или колокольни Спасителя.
Небольшой бедуинский лагерь у дороги, ведущей в Иерихо, не подавал никаких признаков жизни, а его пассажир, попросив немного обождать, исчез в одном из шатров и, похоже, не думал возвращаться назад. Так, во всяком случае, стало через какое-то время казаться обеспокоенному таксисту.
Между тем, в шатре происходило вот что.
На большом длинном столе, в самом центре его, стояла вместе с горящей свечой большая, увеличенная фотография Шломо Нахельмана, слегка раскрашенная фломастерами. Еще несколько фотографий стояли, воткнутые в песок большого песочного ящика, который был расположен на правой половине стола. Среди этих фотографий рабби Ицхак заметил знакомые ему фото бабушки Рахель, самого Шломо, дедушки Арьи и, конечно же, отставного военного инженера и везучего грабителя Теодора Триске, который был почему-то изображен с большой курительной трубкой, придававшей его лицу нечто морское.
Судя по всему, два бедуина в праздничных белых одеждах читали перед этой большой фотографией Йешуа-Эммануэля молитвы, а старик, взяв рабби Ицхака под руку, провел его к правому концу стола, намереваясь познакомить с находящимися там реликвиями.
– Вы приехали к концу службы, – сказал он, делая жест, требующий от рабби остановиться и не подходить ближе. – В следующий раз приезжайте до восхода солнца.
– Конечно, – сказал рабби Ицхак, рассматривая реликвии.
Их, к счастью, было совсем немного. Всего четыре.
Первая лежала под стеклом и представляла собой пару невообразимо древних мужских штиблет с оловянными пуговицами. Было видно, что в последний раз их надевали лет сто назад и теперь кожа на них потеряла первоначальный цвет и задубела. Из таблички, приклеенной к стеклу, можно было узнать, что эти штиблеты принадлежали