Читать интересную книгу МИССИОНЕР - Евгений Кабанов

Словом, у Аполлона было превосходное настроение, грандиозные планы – он решил рискнуть и начать писать свои мемуары о жизни в России, дикая популярность и цветущий праздничный вид. Чего ещё можно пожелать? И тут, среди прибывающего на поляну люда, как раз и появился ответ на этот вопрос. Он, вернее, она, а это была именно она, появилась с группой подружек. Всем им был лет по восемнадцать-двадцать, все были нарядны и привлекательны, веселы и красивы. Но она выделялась из всего этого концентрата молодости и красоты. Она была особенно нарядна и привлекательна, особенно весела и красива. С её появлением все эти праздничные приготовления стали ещё более праздничными и радостными.

Позабыв про всё на свете, он видел только её. И она увидела его. И так посмотрела… Сквозь мелькание нарядных человеческих фигур он увидел, как она что-то спросила у подружек, как те повернули головы в его сторону, как потом стали ей что-то рассказывать, как она снова посмотрела в его сторону. Так посмотрела!

Из этого возвышенно-романтического состояния его вывел знакомый радостный голос:

– Привет!

Он оглянулся. Перед ним стояла Клава. Наверное, она была очень нарядна и красива, очень привлекательна. Но Аполлону в тот момент она показалась некрасивой старой толстухой. Однако он мобилизовал всё своё джентльменское естество, радостно заулыбался и весело сказал:

– Привет, Клавочка. А я всё высматриваю, что-то, думаю, тебя не видать.

– А я на машине с ребятами приехала, – она махнула рукой в сторону стоявшего у обочины дороги новенького "Жигулёнка". – К соседке сын с другом из Дебрянска приехали. Я вместе с ними в школе училась, правда, в разных классах.

Аполлон посмотрел на стоящих у легковушки парней, которые закурили, и о чём-то разговаривали между собой. Ребята имели городской вид и выглядели добрыми молодцами. У Аполлона где-то внутри шевельнулось какое-то чувство соперничества, или даже собственничества, если угодно. Зря, что ли, он с Клавой столько натерпелся. Нет, просто так он вам её, ребята, не уступит. Перед его глазами вдруг возникла душещипательная картина, которой он наслаждался за минуту до того, как шлёпнулся задницей в торт. И чувство собственника пересилило все остальные. Он снова посмотрел на Клаву. Та что-то весело ему рассказывала. Никакая она не старая, и совсем не толстая, и очень даже милая и симпатичная.

– Идём, – сказал он ей.

– Куда?

Она ещё была в своём весёлом рассказе, и улыбалась своей обезоруживающей детской улыбкой.

– Прогуляемся.

– А может, концерт сначала посмотрим? У вас на заводе в клубе неплохой вокально-инструментальный ансамбль… Вон, вон… смотри, уже на сцене.

Аполлон посмотрел на сцену – кузов грузовика с откинутыми бортами. На вид ансамбль, действительно, был неплохой. Во всяком случае, оригинальный, это точно. И что никого из них на заводе Аполлон не видел, тоже было очевидно. Впрочем, в заводском клубе подвизались музыканты-любители и из совхоза, и с лесопилки… Парень лет двадцати пяти, где-то ровесник Аполлона, в слегка потёртом джинсовом костюме, настраивал электрогитару и давал какие-то советы двум другим, совсем молодым, музыкантам, видимо, ещё школьникам – клавишнику и ударнику. Клавишник был в аккуратном костюмчике, хотя уже слегка на него маловатом, в галстуке и в очках, с короткой аккуратной причёской. Ударник же, наоборот, был патлатый и, не считая брюк, в одной майке с номером "7" на груди. Но самый впечатляющий вид имел басист. Несмотря на жаркую погоду, он почему-то был в старых грязных кирзовых сапогах и замызганой телогрейке, в пыльной кепке и с недельной щетиной на щеках. Гитара болталась у самых его колен, так что длинные руки, терзавшие инструмент, висели, как плети. Перед ним стоял микрофон, в который эта колоритная личность и запела хриплым голосом:

– Может быть, и ты не раз влюблялся,

Может быть – я этого не зна-а-аю…

Впрочем, как показалось Аполлону, пел он довольно неплохо.

Когда ансамбль сменила группа танцовщиц-школьниц, Аполлон потащил Клаву к буфету, купил две порции мороженого, и они направились к окружавшим поляну деревьям.

– Ты представляешь, – рассказывала Клава, сосредоточенно вылизывая из вафельного стаканчика мороженое, – Ваня и в самом деле в тот день напился…

Они уже отошли довольно далеко от поляны, со стороны которой доносилась музыка, и слышались отдельные громкие крики. Вокруг никого не было, только птицы щебетали в кронах деревьев и в кустарнике.

Аполлон уже слопал своё мороженое и, дурачась, сделал попытку слизнуть мороженое прямо с Клавиного языка. Попытка удалась, и их языки вместе с мороженым скрылись внутри глубокого долгого поцелуя.

Они опустились на густую мягкую траву между малинником и муравейником, сообща доели Клавино мороженое, и некоторое время лежали рядом и наблюдали за кипучей деятельностью муравьёв.

Аполлон потянулся за какой-то высокой травинкой, которую венчала пушистая кисточка, и взгляд его задержался на крепких Клавиных ногах, согнутых в коленях. Клава лежала на животе, юбка у неё слегка задралась, обнажив ноги до середины бёдер. Аполлон вытащил длинный и крепкий стебель из сочленения и, повернувшись к ногам Клавы, провёл по икре и подколенному сгибу кисточкой. Клава слегка вздрогнула от неожиданного прикосновения, и обеспокоенно повернула голову, но, увидев скользившую по ноге травинку, успокоилась и снова повернулась лицом к муравейнику.

Аполлон же, наоборот, развернулся на 180 градусов, продолжая осторожно гладить ноги Клавы кисточкой. Он видел, как легонько подрагивает гладкая кожа, и покрывается мелкими пупырышками под скользящим по ней нежным раздражителем.

Клава притихла, наблюдая за жизнью муравьёв и одновременно наслаждаясь сладкими прикосновениями. Не переставая гладить Клаву травинкой, свободной рукой Аполлон стал медленно сдвигать юбку вверх, открывая всё новую и новую территорию для увлекательной чувственной игры. Из-под юбки показались девственно белые трусики из какого-то мелкосетчатого материала, плотно обтягивающие упругие ягодицы. Очень скоро вся территория до самых трусиков оказалась завоёвана травинкой.

Но Аполлон не остановился на этом. Он развернул стебель и продолжал гладить бёдра Клавы у самых ягодиц уже противоположным его концом, более упругим, но не менее нежным, чем кисточка. Конец стебля скользнул в одну из ячеек трусиков как раз между ягодиц, в самом низу, и продолжал уже за этой преградой выискивать всё новые чувствительные места, определяя путь наименьшего сопротивления, вращаясь, вибрируя и погружаясь всё глубже и глубже.

Аполлон повернул голову в сторону муравейника. Клаву уже не интересовала монотонная жизнь трудолюбивых насекомых. Голова её, в пышном обрамлении пшеничных волос, лежала в траве, повёрнутая в сторону, глаза были закрыты, а на губах – уже знакомая Аполлону счастливая улыбка.

А стебелёк всё продолжал и продолжал углубляться в ячейку трусиков. Со стороны муравейника послышалось тихое постанывание. Клавины ноги пришли в движение. Сначала оно было едва заметным, но по мере углубления стебелька, не перестававшего в руке Аполлона вращаться и вибрировать, становилось всё более и более энергичным. Плотно сжатые бёдра уже тёрлись одно о другое, вздрагивали, то приподнимались вместе с попой, то резко, с силой вдавливались в траву.

Аполлон расположился поудобней, опершись грудью на поясницу Клавы, и, продолжая правой рукой манипулировать стеблем, левую ладонь стал подсовывать Клаве под низ живота. Она с готовностью приподняла попку, облегчая продвижение Аполлоновой ладони. Он ощутил пальцами нежную кожу живота, завитки волосков на лобке, и, наконец, пылающую влажную плоть. Почувствовав, что рука Аполлона достигла цели, Клава вдавила её всей тяжестью этой части своего тела в траву. Они слились в едином порыве чувств, отведя прочь все условности ложного приличия и морали.

Когда стебель уже почти до самой кисточки скрылся в ячейке трусиков, Клава вздрогнула, и одновременно с этим Аполлон почувствовал, что его тоненькое трепетное орудие достигло предела. Он стал медленно вынимать его, не прекращая продольных и поперечных подёргиваний. Вынув до половины, снова, вращая и подёргивая, стал вводить внутрь до упора. Клавины тихий стон, не поддающиеся никакому описанию движения бёдер и попы, на которой покоился его подбородок, заставили трепетать всё его естество. Всё убыстряя темп, он продолжал работать стеблем, а пальцами другой руки массировать клитор.

Когда его пальцы и руки уже начали наливаться свинцом, и даже мелькнула предательская мысль, что может не хватить выносливости самых обыкновенных мышц, вроде бы и не имеющих прямого отношения к сексу, пляска Клавиного тела вдруг резко прекратилась. Клава замерла, напрягшись всем телом и так вдавив тыльную сторону ладони Аполлона в землю, что какой-то маленький не то сучок, не то корешок больно впился между суставов. При этом Аполлон почувствовал, как Клава обхватила руками его ногу и крепко-крепко прижала к своей груди. Послышался глубокий, со всхлипыванием, вдох, и вслед за ним – медленный выдох с протяжным томным "о-о-ой". Всё её тело расслабилось, по нему пробежала дрожь, и всё стихло.