Читать интересную книгу Приговорённые к счастью - Сергей Матвиенко

портретная рама, и он протягивает её с болезненной кривой гримаской. Надо взять подношение, и тот перестанет подступать и жалко ухмыляться. Но это не рама, а зеркало, и в нём (или в Адольфе – не разобрать) отражается сам Бальтазар. «Не усики, а бородка клинышком. Не Адольф. Показалось», – успокаивается он, разглядывая себя, и морщится от яркого солнечного пятна, отражённого в стекле.

Бальтазар всматривается, и чем дольше – тем меньше слепнет его взор. Он видит наконец, что ему светит беззаботная улыбка круглоликого каменного монаха в оранжевом балахоне. Её сверкающее великолепие вытесняет все думаемые мысли. Недовольный, Бальтазар морщит лоб, чтобы хоть чем-то заполнить пустоту. Эти потуги вызывают у толстощёкого безудержный хохот, такой заразительный, что невозможно дальше тревожиться и грустить, сопротивляться весёлому блаженству.

Вернер, Фома, Адольф, тень Бенито и неведомые другие толпятся вокруг божка и вслед за кумиром хохочут в экстатическом исступлении. Они держатся за руки, веселятся и приплясывают, кланяются солнцеликому; кивают и Бальтазару, зовут его в свой круг и радостно подмигивают. Не выдержав, он бросается к ним, он ждал этого всю жизнь – вот его последнее и чрезвычайное желание.

Вдруг всё стихло, и стало так просто, так светло и покойно, так цельно и по́лно, как не было никогда. Беспредельное счастье возможно.

В безоблачной вышине над Бальтазаром светило усатое солнце с нахальной улыбкой кота Бенедикта. Оно покатилось на него с небосвода, накаляясь и шипя, и всё твердило как заведённое: «Это конец. Я автомат. Слышишь? Это конец. Я автомат…»

Среди покойной благодати заворошилось нехорошее предчувствие, даже божок заёрзал на своём месте. Вернер взмахнул руками, и переживание вселенского торжества лопнуло с тихим «поп», как раздутый мыльный пузырь, и всё пропало.

Бальтазар дёрнулся и проснулся. Над ним нависала злая морда Бенедикта, сидевшего на спинке придомовой лавки.

– Сгинь, – шикнул Бальтазар, пытаясь приподняться.

– Ты сгинь! Тебе конец! Слышишь? Тебе конец! – зашипел тот в ответ. – Выселим, обязательно выселим!

– Я тебя!.. – замахнулся Бальтазар.

Кот ловко пригнулся, пребольно впился зубами ему в ладонь и бросился наутёк к дому.

Бальтазар, слегка ошалелый, встал, сел обратно, раздумывая, как он здесь очутился. Видимо, из-за недосыпа и напряжения последних дней уснул ещё до высадки пассажиров. Его не стали будить и отправили в зал ожидания космопорта, а местная служба порядка, в свою очередь, перенаправила спящего пассажира на приписанный ему адрес. Елизавета дверь не открыла, а лавка была свободна. Кота подвинули – вот чего он так злился, – а его положили отдыхать дальше.

Вот и славно – есть повод заглянуть домой. Бальтазар потянулся, радуясь вернувшейся свежести.

– Сновидческий метод Димы, – пробормотал он, оглядывая саднящий укус, припомнив из всего сна единственного Бенедикта. – Хорошая вещь, говорит. Но опять не сработал.

Он посмотрел на окна дома – зайти или всё же не будить лихо? Увидеться с Елизаветой ему ой как хотелось.

Глава 18. Почти невинные шалости Елизаветы

Дверь скрипнула – верно, кот одумался и вылез поорать на него согласно протоколу притворства. Бальтазар отвернулся, чтобы тот не заметил непрошеной улыбки на его лице.

– Эй, святоша! – раздался с порога голос Елизаветы. – В гости заглянешь или с лавки к дружкам отправишься?

Бальтазар поднялся, с неприятным откровением осознавая, что теперь точно не уйдет. Не хотелось даже отводить взгляд от её лица. Мог бы себя пересилить, но зачем?

Когда он подошёл, недовольно хмурясь на собственное бессилие, его встречали обычные ему лёгкое пренебрежение, нахальный прищур и презрительная полуулыбка. В глубине плутовских зелёных глаз вспыхивали озорные искорки.

– Что хотела, Елизавета? – спросил он, любуясь ею.

Не стоило так беспардонно на неё пялиться. Он это сейчас же и понял, но было поздно.

– Сам знаешь. Отомщу и забуду тебя. Но это я ещё успею. Мы успеем, с мужем моим. С моим герцогом. С моим Фернандо, – Елизавета зло и расчётливо вколачивала в него острые и твёрдые, как гвозди, слова.

– А как же отчёт?! – воскликнул он. – Послушай! Закажи отчёт. Меня, может, и не простишь, но хотя бы мирно расстанемся. А Фернандо, будь он неладен, ты, скорее всего, и видеть не захочешь.

– Не нужен мне твой отчёт. Я сама всё прекрасно помню. Бесполезные растраты. А этот кусочек теперь мой. И даже не пробуй его обратно забрать. Я тебе такое устрою!.. К тому же формально я не отказываюсь. Могу лет сто думать. Так-то на адвокатах экономить, когда на бумажки свои закорючки лепишь!

Бальтазар лишь развёл руками.

– Я пока не могу тебя из дома выставить, – сморщила носик Елизавета. – Как и потратить свои деньги на мужа моего без твоего согласия. Так что добро пожаловать! – с издёвкой добавила она, развернулась и захлопнула за собой дверь.

* * *

Дом, милый дом, встретил его старыми, в последнее время чуть подзабытыми привычками хозяйки и её рисованного питомца. Кот злился, шипел, яростно мяукал, бил хвостом и прижимал уши, светил из тёмного угла янтарным фосфором зрачков. Елизавета же, наоборот, предпочитала куда более весёлое обхождение. В её обычае было ходить по дому почти голой, хохотать дурацким смехом и ласково называть сожителя (вернее сказать, сосуществователя) дрянным старикашкой. На том основании, что, по рассказам дочери, тот дожил до глубокой старости и предлинной седой бороды. В игривом настроении она любила вытягиваться перед ним в изящном изгибе и требовать, чтобы он к ней не приближался и даже не смотрел. «Святошам не положено», – презрительно бросала она и поворачивалась полубоком, приглядывая за ним из-за спущенного на голое плечо водопада длинных разноцветных волос нахальными зелёными глазами. Или выставляла напоказ полные груди с маленькими девичьими сосками и невинно спрашивала, не хочет ли он вкусить подлинного corpus deus… И не дай бог ляпнуть что-нибудь или подступить! Мрачное спокойствие, угрюмое молчание и отведение взгляда на все её приёмчики – это он быстро усвоил. Вскорости забава ей надоедала, и она накидывала халат.

Бальтазар приобрёл этот дом давно на часть огромных средств, заработанных во времена столетней космической одиссеи в дальнем космосе. Дом был настоящий… ну, почти. Но это вам не какой-нибудь рисованный дворец где-нибудь на бескрайних рисованных просторах, у которого физические границы вмещают всего-то несколько голов: семью владельцев и пару-другую гостей. Здесь можно было ходить по комнатам и между ними! Роскошь, одним словом. Хотя разницы, конечно, никакой.

Когда-то дом был целиком его. А теперь Бальтазар ютился в самой маленькой комнатушке, едва ли не кладовке. Хотя он находил её довольно уютной. Привык. Смирился…

Лёжа на узкой лежанке, занимавшей бо́льшую часть его «уютной комнаты», он раздумывал над словами Елизаветы. Права дочь: Елизавете нужно