– Гевейн, одумайся! Брак с уродливой старухой?! – закричали рыцари.
Гевейн же ответил, что лучше такой брак, чем смерть короля.
В назначенный срок дама Рагнел явилась ко двору, и придворные содрогнулись от омерзения, но Гевейн коснулся ее сморщенной руки в россыпи бородавок, проводил к королю, оставил их наедине.
Рыцари хаяли прибывшую, но Гевейн сказал, чтобы они не произносили всуе имя его будущей жены, и воины умолкли…
«Интересная история, полная благородства, но к чему весь этот рассказ?» – удивлялся Инконню, наслаждаясь звуками божественного голоса.
– …Артур дал ответ Сыну Лета, сняв угрозу гибели, наступил черед свадьбы. Нелепая невеста шаркала по дворцу, мерзко хихикая, вызывая у всех рвоту. Гевейн, однако, поклялся ей в верности перед множеством людей и ни в чем не выразил недовольства. На пиру гостей воротило от вида старухи: она рвала мясо грязными руками, жадно запихивала куски в рот, придворные морщились от громкого чавканья, громкой отрыжки. Гевейн игнорировал ужасное поведение, ласково разговаривал, пил из ее заляпанного жиром кубка.
Пир окончился, Гевейн взял жену под руку, придворные с жалостью проводили взглядами пару, идущую в свадебную опочивальню.
В спальне Рагнел потребовала исполнения супружеского долга. Гевейн спокойно склонил голову, напомнив, что он поклялся ей в верности. Рыцарь снял пояс с ножнами, а когда поднял глаза, увидел перед собой деву, бесподобную по красоте: стройную, как молодая сосна, в ниспадающих черных волосах сверкали звезды, на чистом, юном лице блестели темные глаза.
Красавица со смехом пояснила остолбеневшему рыцарю, что находится под чарами и от него зависит, будет она прекрасной в спальне, а на людях уродкой, или наоборот. Гевейн ответил, что этого никто не может решить, кроме самой Рагнел.
Дама лучезарно улыбнулась и с радостью пояснила, что последнее из условий падения проклятья – женитьба на рыцаре, который предоставит ей свободу выбора, – исполнено.
И двор завидовал участи Гевейна, посрамленные насмешники молчали, а рыцарь наслаждался жизнью с прекрасной женщиной.
– Увы, – вздохнула Элейна, глаза ее потемнели, – дети древних рас долго жить среди людей не могут. Очень скоро Рагнел умерла, оставив безутешному Гевейну плод их любви – сына Гингалина. Это дитя вы.
Инконню обмер, кровь отхлынула от щек. Он ощутил страшную слабость. Мысли взрывались, выплескивая на сознание кипящую смолу.
– Я знаю это, потому что принадлежу к тому же роду, что и Рагнел, – сказала Элейна, положив ладонь на золотистые волосы, ласково пригладила.
Инконню затрясся, слезы хлынули бурным потоком.
– Папа… мамочка!
– Т-ш-ш, успокойся, – шептала Элейна нежно.
Теперь рыцарю стало понятно, почему благоволил Гевейн к дерзкому юнцу, решившему поступить на службу Верховному королю.
– Но почему он?.. Почему? – спросил Инконню волшебницу, мучительно кривя рот.
Элейна согрела лоб рыцаря нежным поцелуем:
– Спросишь у него при встрече. Быть может, доблестный рыцарь не желал для сына излишней роскоши. Подумай, разве столь благородный человек смог бы совершить пакостный поступок?
«Наверняка была причина… Достойному рыцарю достойный сын, – подумал рыцарь с облегчением. Ликующая мысль затопила сознание: – Я не безродный, я Гингалин, сын „майского ястреба“, племянника короля! Гингалин Оркнейский!»
Мелькнула грусть об утраченной матери, но сознание обретения истины наполнило тело пьянящей легкостью, захотелось взлететь в нежно-голубое небо, порхать в волнах теплого воздуха, петь, смеяться.
– Вот вы где, сэр Инконню.
Рыцарь вздрогнул, голос фрейлины показался треском рваной жести, счастливое опьянение схлынуло, оставив слабый звон в голове. Гингалин вспомнил, где он находится и что впереди у него важное дело.
Элейна и Хелия смерили друг друга оценивающими взглядами. Лицо фрейлины при виде объятий волшебницы и рыцаря побледнело, глаза заблестели.
– Сэр Инконню, – сказала она противным надменным тоном, – надеюсь, вы достаточно отдохнули на раздутой груди хозяйки замка, поторапливайтесь, пора в путь.
Элейна поморщилась.
– Будьте повежливей с владельцем замка, – пропела волшебница чарующе.
Гингалин, он же рыцарь Инконню, отвел глаза от пылающего взора фрейлины.
– Это ваш замок, леди Элейна, – возразил он.
– И ваш, – ответила дама в красном платье мягко, отчего Хелию передернуло, будто при виде мерзкой сатанинской оргии. – Вы спасли меня от ненавистного стража. Знайте же, что замок принадлежит вам, так же как и я. Оставайтесь, мой господин.
– Если он останется, то доживет век в бесчестье! – воскликнула Хелия. – Сэр Инконню, а как же ваша клятва Верховному королю, ваше обещание помочь в спасении Сноудона?!
«Как она кричит, до чего неприятно».
– Обещание остается в силе, леди, – сказал рыцарь сухо.
– Тогда прощайтесь с этой и – в путь! Кто знает, может, чувство долга победит вашу прихоть прозябать с плохо одетой женщиной на крохотном клочке скалистой земли.
– Он вернется, – сказала волшебница с несокрушимой уверенностью. – Мой мир сулит одни удовольствия.
Фрейлина резко развернулась, высоко задрав подбородок. Элейна понимающей усмешкой проводила бегущую сломя ноги девушку.
– Дама Элейна, – от пережитого голос Гингалина сел, – долг зовет, простите, я ухожу.
– Позвольте одарить спасителя броней и щитом, – сказала Элейна.
В оружейной у рыцаря глаза разбежались, и если бы не злой крик Хелии, он выбирал бы доспехи неделю. Прекрасный котт-де-май, шлем совсем как прежний.
– Великолепные доспехи! – сказал восхищенно.
– Достойные хозяина замка, – кивнула Элейна. – А вот и щит, доблестный рыцарь. Его герб каждому покажет, к какому знатному роду вы принадлежите.
Гингалин завороженно уставился на щит, сердце затрепетало при виде двуглавого орла. Он видел его на щите Гевейна, и как сладостно сознавать причастность к знатному роду, знать, что имеешь право носить такой герб!..
Элейна недоуменно посмотрела на погрустневшего рыцаря:
– Что такое, доблестный сэр?
– Не зря отец скрыл от меня происхождение, – сказал Гингалин с грустной улыбкой. – Мне рановато носить его герб. Имя придет ко мне после славного деяния, не раньше! Я докажу, что достоин быть сыном славного рыцаря. До той поры зовите меня Инконню.
– Как скажете, – пожала плечами колдунья, в карих глазах мелькнула смешинка.
По взмаху ладони двуглавый орел исчез, и Инконню с теплотой посмотрел на темно-красного сидящего грифона.
– Сэр Инконню-у! – долетел в оружейную злобный зов.
Элейна поморщилась:
– До чего несносная особа! Пожалуй, стоит укоротить ее острый язычок.
– Не вздумайте! – Рыцарь сам удивился своей резкости, сказал мягче: – Не надо. Мы больше не побеспокоим вас.
– Возвращайтесь, сэр, – сказала Элейна, в глазах таяли остатки гнева.
У выхода рыцарь спохватился:
– Леди Элейна, каков ответ на вопрос: чего хочет женщина?
Волшебница улыбнулась:
– Власти над мужчинами.
Инконню вежливо поклонился, вышел за ворота. Фрейлина уже сидела в седле, нетерпеливо теребя поводья, лицо рыцаря ожгла злобным взглядом.
«Похоже, вернулись прежние деньки», – подумал он с иронической усмешкой.
Хелия оглянулась: последний красный отблеск исчез за холмами, и ночная тьма смело заявила, съела очертания деревьев, превратив небо в грязный покров. От вида довольной улыбки рыцаря ее передернуло.
– Чему вы так радуетесь, сэр Инконню? – спросила сварливо. – Неужели замковая ведьма показала вам или сделала нечто такое, что достойно столь глупой улыбки?
Инконню улыбнулся, два дня бесконечного зудения девушки он перенес удивительно легко, открывшаяся тайна его рождения грела душу, а разум захлестывали порывы к отважным свершениям. Вспомнилась дама Элейна в откровенном наряде, и Инконню испытал приступ гипнотической страсти.
– Она открыла мне имена моих родителей, леди, – сказал счастливо. – Теперь я знаю, кто я.