Она удерживала мой взгляд железной хваткой, ее губы подергивались от раздражения и ожидания какого-нибудь язвительного ответа. Но потом старуха удивила меня, поднеся контейнер к моему лицу — настолько близко, насколько она могла достать с ее короткими руками и ростом, хорошо если, в полтора метра, — и повторила:
— Это. У вас они есть в шоколаде?
Я медленно взял у нее контейнер, нахмурив брови и прищурив один глаз, гадая, что, черт возьми, помешало ей выстрелить в ответ.
— Эм, дайте мне секунду, пока я проверю запасы.
— Хорошо. Я подожду здесь.
Я поспешил к двери в задней части магазина, где обыскал ряды коробок, пакетов и башен с банками, пока не нашел то, что она искала. Потом взял коробку с двенадцатью контейнерами шоколадных жевательных конфет с пищевыми волокнами, чтобы пополнить запасы на полке, и поспешил обратно, где все еще ждала миссис Монтгомери.
— Вот, держите, — сказал я, доставая канцелярский нож и разрезая пленку. Я достал контейнер и протянул его миссис Монтгомери. — Шоколад.
— Хмф.
Она бросила это в свою тележку и повернулась, чтобы уйти, но затем остановилась. Оглянулась через плечо и посмотрела на меня.
— Что бы ни было у тебя на уме, это не будет длиться вечно. И не успеешь оглянуться, как это станет всего лишь воспоминанием.
Я зажал губу между зубами, пока вдумывался в ее слова, а потом кивнул.
— Я знаю. Но это не поможет справиться с тем, что происходит в настоящем.
— Нет. Но тебе стоит подумать, прежде чем позволять этому влиять на твою жизнь. Спроси себя… имеет ли это значение? Волнует ли это меня? И если ответ «нет», — миссис Монтгомери протянула руку и постучала узловатым пальцем по моей обтянутой фартуком груди, — тогда тебе стоит подумать, когда ты в следующий раз будешь игнорировать своих друзей из-за того, чему вообще не место в твоей голове.
Я фыркнул и почувствовал, как уголок моего рта приподнялся в неохотной улыбке.
— Миссис Монтгомери… вы хотите сказать, что вы мой друг?
Она щелкнула языком и начала отодвигать тележку.
— Не делай предположений, мистер Мэйсон. Они только выставят тебя дураком.
Говард появился рядом со мной, когда она исчезла в следующем проходе, и я сказал:
— Эта старая летучая мышь только что назвала меня своим другом.
— Ну да, — ответил Говард, вытирая руки о фартук, — она очень хорошо о тебе отзывается.
Я захихикал.
— Да что ты говоришь, приятель. Эта женщина меня ненавидит.
Он покачал головой.
— Вообще-то, именно она предложила мне назначить тебя помощником управляющего.
Я уставился на мужчину так, словно у него выросла вторая голова.
— Нет, не может быть.
Говард кивнул.
— Ага. Она знала, что мне нужна дополнительная помощь, и упомянула, какой ты надежный и трудолюбивый работник
— Ого… — Я посмотрел в ту сторону, куда ушла старуха. — Кто бы мог подумать?
Я схватил метлу и возобновил свое терапевтическое подметание пола. Прислушавшись к предупреждению миссис Монтгомери, я заставил себя думать о чем угодно, только не о маме. Рэй. Ной. Элевен. О предстоящих выходных и наших планах купить телевизор. Говард задержался, наблюдая, как щетина скребет по выбеленному деревянному полу, скрестив руки на груди и слегка наклонив голову. Как будто мне нужно было его одобрение. Как будто мне нужно было знать, хорошо я выполняю свою работу или нет.
Затем Говард сказал:
— Итак… слушай, Солджер…
С этими словами метла застыла, а мои руки замерли. Никто не произносил таких слов, не бросив сразу после этого бомбу.
— В чем дело? — спросил я, внезапно испугавшись, что могу потерять работу без всяких на то оснований.
— Мы с Конни разговаривали на днях. Ей нужна помощь с организацией фестиваля Четвертого июля. Девушки, которые с ней работают, Кристи и Рози, — ты ведь с ними знаком, верно?
Я кивнул. На данный момент было не так много людей, с которыми я не был знаком. Особенно работая в таком центральном узле, как местный продуктовый магазин.
— Ну, они почти все сделали, но есть кое-что — повесить баннеры, развесить гирлянды и тому подобное, — в чем им нужна помощь, и поскольку ты такой высокий, я подумал, что ты сможешь помочь.
«Боже, этому парню нужно было поработать над началом разговора».
Мои нервы успокоились, и я кивнул.
— Да, конечно. Тебе даже не нужно было спрашивать, приятель. Ты же знаешь, я всегда готов помочь.
— Ну, я просто не знал, есть ли у тебя какие-то планы с твоей девушкой.
— Все в порядке, приятель. Просто дай мне знать, когда я тебе понадоблюсь, и я приду.
* * *
— Итак, ты не просто заводишь друзей, но и становишься неотъемлемой частью города, — сказала Рэй по дороге в местный универмаг «Гарольдс».
Я усмехнулся, сидя на пассажирском сиденье ее старенькой машины.
— Наверное, да.
Она протянула руку и переплела свои пальцы с моими.
— Я рада, что они наконец-то видят то, что вижу я, — тихо ответила Рэй.
— И что именно ты видишь? — Я изогнул губы в дразнящей улыбке, и крепко сжал ее руку, не переставая удивляться тому, насколько хорошо она ощущалась в моей.
Ее щеки порозовели в лучах утреннего солнца, струившихся через открытое окно.
— Моего милого, нежного великана. — Ее голос был тихим на фоне теплого воздуха, врывающегося в машину, но Ной услышал это с заднего сиденья и застонал.
Я подавил смешок, оглянувшись через плечо.
— Как дела, дружок? Ты хорошо себя чувствуешь?
— Нет, — пробормотал Ной, закатывая глаза. — Народ, от вас мне хочется блевать.
— Ну, высунься в окно, ладно? — ответила Рэй, ухмыляясь своему сыну в зеркало заднего вида.
— Нет. Я буду целиться в тебя, — сказал Ной, ткнув пальцем в мое плечо. В его голосе слышался смех.
— Эй, — я хихикнул и покачал головой, — я не очень хорошо переношу рвоту, чувак. Если тебя вырвет на меня, то собираюсь сделать то же самое, и я определенно позабочусь о том, чтобы сделать это именно на тебя.
Ной застонал от отвращения между приступами смеха.
— Мамина машина будет такой мерзкой.
— Правда? Представляешь, как она будет пахнуть? Господи… особенно в такую жару…
— Ладно, — Рэй притворилась, что у нее рвотный рефлекс, — может, вы, ребята, прекратите эти разговоры о блевотине, пожалуйста?
Ной издал победоносный смешок, как будто он победил и одержал верх над своей матерью.
Рэй закатила глаза глядя в мою сторону, ее губы изогнулись в ухмылке, как будто говоря: «Что мне делать с этим ребенком?»
В ее глазах было обожание, которым я не переставал восхищаться. Любовь к сыну, ее преданность ему. Это поражало и завораживало меня… и заставляло ревновать. Ревновать к ребенку вдвое моложе меня. Ведь он родился при самых ужасных обстоятельствах, которые только можно себе представить. Некоторые матери возненавидели бы его, обиделись бы на него, спроецировали бы на него свою травму… и это было бы понятно. Черт, моя мать обижалась на меня и не за такое.
Но не Рэй.
У нее была эта способность — этот дар — отделить ребенка от обстоятельств, из-за которых он появился на свет. Рэй смогла отделить Ноя от ублюдка, который подарил его ей. Она была самым сильным, самым красивым человеком, которого я когда-либо знал — как внутри, так и снаружи. И хотя не верил, что кто-то на этой планете идеален… она была очень, очень близка к этому.
— Что? — спросила Рэй, на мгновение прищурив глаза, прежде чем снова обратить взгляд на дорогу.
— А?
— Почему ты так смотришь на меня?
Я фыркнул, заставляя свое сердце успокоиться.
— Как?
— Не знаю… — ухмыльнулась Рэй, нахмурив брови в замешательстве. — Ты просто странно смотришь на меня.
Правда?
Заставив себя усмехнуться, я отвел взгляд и покачал головой, занявшись кнопками радио. Но пока рассеянно искал новую песню для прослушивания, размышлял, как именно я смотрел на нее. Что это был за взгляд… кроме странного? И что он означал? И знаю ли я вообще?