Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

— И это говорит человек, полирующий орхидеи банановыми корками, — рассмеялась Альма.

— Да, но это же орхидеи, — отвечал Амброуз. — Это совсем другое дело. Орхидеи — они как святые мощи, Альма, и относиться к ним нужно с благоговением.

— Знаешь, Амброуз, — проговорила Альма, — все наше поместье уже стало походить на святые мощи… после священной войны!

Теперь они звали друг друга «Альма» и «Амброуз».

Так прошел май. И июнь. Настал июль.

Была ли она когда-нибудь так счастлива?

Она никогда не была так счастлива.

До приезда Амброуза Пайка жизнь Альмы была приятной. Пусть ее мир казался маленьким, а дни — монотонными, не было ничего такого, что она не могла бы стерпеть. Она хорошо распорядилась своей судьбой. Работа с мхами занимала ее мысли, и она знала, что ее исследования безупречны. У нее были ее записи, гербарий, микроскопы, ботанические теории, переписка с коллекционерами со всего мира, ответственность перед отцом. У нее были свои ритуалы и привычки. Ей было присуще достоинство. Она напоминала книгу, которую вот уже почти тридцать лет подряд открывали на одной и той же странице, и неплохая это была страница. Она была оптимисткой. Можно даже сказать, что она была довольна жизнью. И по всем признакам это была хорошая, спокойная жизнь.

Но теперь Альма никогда уже не смогла бы вернуться к той, прежней жизни.

* * *

В середине июля 1848 года Альма поехала навестить Ретту Сноу в приюте «Керкбрайд» — впервые с тех пор, как ее подругу туда поместили. Альма не сдержала данное Джорджу Хоуксу слово навещать Ретту каждый месяц, но с появлением Амброуза жизнь в «Белых акрах» стала столь насыщенной и интересной, что о Ретте она позабыла. Однако к июлю на душе ее стали скрести кошки, и она наняла карету, чтобы ее на день свозили в Трентон. Она написала Джорджу Хоуксу, спрашивая, не хочет ли он присоединиться к ней, но Джордж отказался. Отказался без объяснений, однако Альма знала, что ему попросту невыносимо видеть Ретту в ее нынешнем состоянии. Но с Альмой вызвался поехать Амброуз, чтобы составить ей компанию.

— Но у тебя здесь так много работы, — сказала Альма. — И визит едва ли будет приятным.

— Работа подождет. Я хочу познакомиться с твоей подругой. Должен признаться, что питаю любопытство в отношении болезней мозга. И мне было бы интересно увидеть приют.

Они нашли Ретту в отдельной комнате, где стояли опрятная кровать с изголовьем, стол и стул и лежал узкий ковер; на стене было пустое место, где раньше висело зеркало, до того как его сняли: медсестра объяснила, что оно расстраивало пациентку.

— Мы пытались поселить ее с другой леди на какое-то время, — рассказала медсестра, — но не вышло. Она стала буйной. Начались приступы тревоги и страха. У того, кто останется с ней наедине, есть все причины ее опасаться. Одной ей лучше.

— А что вы делаете во время этих приступов? — спросила Альма.

— Сажаем ее в ледяную ванну, — отвечала сестра, — и еще закрываем ей глаза и уши. Кажется, ее это успокаивает.

Палата не производила неприятного впечатления. Из окон открывался вид на сад позади дома, и света было достаточно, однако все же, подумала Альма, ее подруга, должно быть, чувствует себя одиноко. Ретта была опрятно одета, волосы заплетены в аккуратные косы, но она была похожа на призрак. Бледная, как привидение. Она по-прежнему была хорошенькой, но теперь от нее осталась одна лишь оболочка. Увидев Альму, Ретта не встревожилась, но и не обрадовалась; к Амброузу не проявила никакого интереса. Альма подошла, села с ней рядом и взяла за руку. Ретта позволила ей это. Альма заметила, что некоторые пальцы у нее забинтованы на кончиках.

— А это что? — спросила она у медсестры.

— Она кусает себя по ночам, — объяснила та. — Никак не можем ее отучить.

Альма принесла подруге маленький пакетик с лимонными конфетами и букетик фиалок, завернутый в бумагу, но Ретта лишь взглянула на подарки, будто не понимая, какой из них съесть, а каким полюбоваться. У Альмы возникло чувство, что и цветы, и конфеты в итоге достанутся медсестре.

— Мы приехали тебя навестить, — неуверенно проговорила она, обращаясь к Ретте.

— Тогда почему вас здесь нет? — спросила Ретта севшим от опия голосом.

— Мы здесь, дорогая. Прямо перед тобой.

Ретта бросила на Альму бессмысленный взгляд, а затем, кажется, перестала даже пытаться что-то понять и снова повернулась к окну.

— Я хотела привезти ей призму, — тихо сказала Альма Амброузу, — но потом забыла. Ей всегда нравились призмы. Еще думала привезти «Дамский журнал Гоуди». Но мне кажется, ей было бы неинтересно его читать, судя по ее виду.

— Лучше спой ей песню, — посоветовал Амброуз.

— Я не умею петь, — отвечала Альма.

— Думаю, ей все равно.

Но Альма не могла припомнить ни одной песни. Вместо этого она наклонилась к уху Ретты и прошептала:

— Кто любит тебя больше всех? Кто любит тебя крепче всех? Кто помнит о тебе, когда другие позабыли?

Ретта не ответила.

Альма повернулась к Амброузу и спросила почти в панике:

— А ты знаешь какую-нибудь песню?

— Я много песен знаю, Альма. Но не знаю ее песню.

* * *

В карете по дороге домой Альма с Амброузом молча сидели и раздумьях. Наконец Амброуз спросил:

— Она всегда была такой?

— Такой застывшей? Никогда. Она всегда была немножко сумасшедшей, но как чудесно с ней было в юности. Неуемное чувство юмора, огромное обаяние. Все, кто ее знал, ее любили. Она даже нас с сестрой сумела развеселить и рассмешить, а я тебе уже говорила, что мы с Пруденс никогда вместе не смеялись. Но с годами ее расстройство усилилось. А теперь сам видишь…

— Да. Вижу. Несчастное создание. Я так сочувствую безумцам. Когда я с ними рядом, то понимаю их всей душой. Мне кажется, любой, кто утверждает, что разум никогда не покидал его, лжет.

Альма задумалась над этими словами.

— А мне кажется, что я никогда не была безумна, — проговорила она. — Интересно, лгу ли я, признаваясь тебе в этом? Сомневаюсь.

Амброуз улыбнулся:

— Нет, разумеется. Для тебя, Альма, следовало сделать исключение. Ты не похожа на остальных из нас. Твой ум здравый и практичный. Мало того, твои чувства надежны, как сейф. Именно поэтому в твоем присутствии людей переполняет такое спокойствие.

— Правда? — спросила Альма, искренне удивившись его словам.

— О да.

— Любопытная мысль. Никогда ни от кого прежде ее не слышала. — Альма посмотрела в окно кареты и обдумала услышанное. А затем вспомнила кое о чем: — А может, и слышала. Знаешь, Ретта как-то сказала, что у меня надежный подбородок.

— Все твое существо надежно, Альма Уиттакер. Даже твой голос надежен. Для тех из нас, кто порой чувствует, что жизнь гоняет их, как ветер древесную стружку по полу плотницкой, твое присутствие становится бесценным утешением.

Альма не знала, как ответить на это любопытное заявление, поэтому оставила его без внимания.

— Но право, Амброуз, — проговорила она, — ты, человек столь здравого ума, едва ли когда-нибудь чувствовал, что разум тебя покидает?

Он задумался на мгновение, а когда ответил, казалось, что он осторожно подбирает слова:

— Невозможно не думать о том, как мало отделяет нас от того состояния, в котором находится твоя подруга, Ретта Сноу.

— Нет, Амброуз, не может быть!

Когда он не ответил сразу, Альма испугалась.

— Амброуз, — мягко спросила она, — этого ведь не может быть, так?

И снова он отвечал осторожно и после долгой паузы:

— Я говорю о чувстве оторванности от этого мира… и принадлежности к какому-то другому миру.

— К какому другому миру? — спросила Альма. А когда он опять сразу не ответил, более непринужденным тоном добавила: — Прошу прощения, Амброуз. У меня ужасная привычка забрасывать собеседника вопросами, пока не получу удовлетворительного ответа. Боюсь, такова моя природа. Надеюсь, ты не сочтешь это за грубость.

— Это не грубость, — отвечал Амброуз. — Мне по душе твое любопытство. Просто дело в том, что я не уверен, как дать тебе удовлетворительный ответ. Более того, никому не хочется терять привязанность людей, которыми восхищаешься, открыв слишком много о себе.

И Альма оставила эту тему, надеясь, вероятно, что они никогда больше об этом не заговорят. А чтобы нормализовать ситуацию, достала из сумочки книгу и попыталась почитать. Для спокойного чтения карету слишком трясло, и Альма сильно отвлекалась на то, что только что услышала, однако она все же притворилась, что поглощена книгой.

Так они ехали долго, а потом Амброуз сказал:

— Я так и не рассказал тебе, почему бросил Гарвард много лет назад.

Альма отложила книгу, повернулась к нему и стала слушать.

— Со мной кое-что случилось, — признался он.