Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

Генри ничего не ответил. Теперь Альма слышала, как звякнули костяшки его счетов. Она ждала. В последнее время он думал долго. Слишком долго. Тем временем Ханнеке прихлебывала свой кофе с напускным безразличием. Этот звук отвлекал Генри. Альме хотелось выбить чашку прямо у старухи из рук.

Повысив голос, Альма сделала последнюю попытку:

— Отец, убедить мистера Пайка остаться будет нетрудно. Ему нужен дом, он живет очень скромно, и, чтобы содержать его, понадобится всего-то ничего. Все его вещи и так уже здесь, в портфеле, который уместился бы у тебя на коленях. Как ты сумел сегодня убедиться, он приятен в общении. Полагаю, тебе даже понравится, если он станет здесь жить. Но что бы ты ни решил, папа, убедительно прошу тебя — не отправляй этого человека на Таити. Любой дурак может вырастить ваниль. Пусть этим займется еще какой-нибудь француз, или найми миссионера, которому наскучило унылое дело спасения душ. Но никто не сможет изготовить таких ботанических иллюстраций, как Амброуз Пайк. Не упускай возможности поселить его здесь, с нами. Я редко даю тебе совет, отец, но сейчас послушай — не упусти этот шанс. А не то пожалеешь.

И снова повисло молчание. Ханнеке глотнула кофе.

— Ему понадобится студия, — наконец вымолвил Генри. — Печатные станки и прочее.

— Он может работать со мной в каретном флигеле, — сказала Альма. — Там и ему найдется место.

Итак, все было решено.

Генри поковылял спать. Альма и Ханнеке остались, внимательно всматриваясь друг в друга. Ханнеке молчала, но Альме не понравилось выражение ее лица.

— Wat?[36] — наконец спросила Альма.

— Wat is je spel?[37] — спросила Ханнеке.

— Не понимаю, о чем ты, — отвечала Альма. — Не затеяла я никакую игру.

Старая домоправительница пожала плечами.

— Как скажешь, — проговорила она по-английски с нарочитым акцентом. — В этом доме хозяйка ты.

Затем Ханнеке встала, залпом осушила последние капли кофе и пошла в свои покои в погребе, предоставив кому-нибудь другому устранять беспорядок в гостиной.

Глава пятнадцатая

Они стали неразлучны — Альма и Амброуз. Вскоре они стали проводить вместе каждое мгновение дня. Альма поручила Ханнеке переселить Амброуза из гостевого крыла в старую спальню Пруденс на втором этаже, через коридор от ее собственной спальни. Ханнеке была против того, чтобы размещать незнакомца в самой глубине жилых покоев (так не положено, сказала она, да и к тому же небезопасно, а главное, мы ничего о нем не знаем), но Альма отмела все возражения, и переезд состоялся. Далее Альма собственноручно расчистила место для Амброуза во флигеле, в помещении рядом с кабинетом, которое простаивало без дело. Через две недели привезли первый печатный станок. Вскоре после этого Альма купила Амброузу прелестный секретер с отделениями для бумаг и уймой ящичков, где можно было хранить рисунки.

— У меня никогда раньше не было своего рабочего места, — признался Амброуз. — Теперь я чувствую себя непривычно важным человеком. Адъютантом.

— Если вы адъютант, кто же тогда я?

— Глава государства, — предположил Амброуз. — Или генерал.

Их кабинеты разделяла одна-единственная дверь, и эта дверь всегда была открыта. Весь день Альма и Амброуз переходили из одного кабинета в другой и проверяли, как продвигаются дела друг у друга, или же демонстрировали друг другу нечто интересное в склянке для образцов или под микроскопом. По утрам вместе ели поджаренный хлеб с маслом, холодный обед съедали по-походному в поле, а после ужина засиживались допоздна: помогали Генри писать письма или рассматривали старые тома в библиотеке «Белых акров». По воскресеньям Амброуз ходил с ней в церковь и высиживал нудные монотонные шведские лютеранские службы, послушно читая молитвы.

Неважно, что они делали — говорили или молчали, — но не разлучались они никогда.

Когда Альма работала на поле валунов, Амброуз лежал рядом, растянувшись на траве, и читал. Когда Амброуз делал наброски в оранжерее с орхидеями, Альма пододвигала стул и тихо занималась корреспонденцией. Прежде она никогда не проводила так много времени в этой оранжерее, но с приездом Амброуза оранжерея превратилась в самое потрясающее место в «Белых акрах». Он потратил целых две недели на то, чтобы отмыть все сотни стеклышек, и теперь внутрь проникали столпы чистого, незамутненного солнечного света. Он вымыл полы и натер их воском до блеска. Мало того — и что самое поразительное, — он провел целую неделю, полируя листья каждой орхидеи банановыми корками, пока те не засверкали, словно чайные сервизы, начищенные верным дворецким. Теперь оранжерея с орхидеями выглядела так, будто была готова к церемонии коронации.

— Что дальше, мистер Пайк? — подшучивала над ним Альма. — Расчешем все папоротники на нашей территории?

— Полагаю, папоротники возражать не станут, — отвечал он.

По правде говоря, сразу после того, как Амброуз навел такую чистоту и порядок в оранжерее, в «Белых акрах» случилась самая любопытная вещь: остальное поместье в сравнении с ней вдруг начало казаться каким-то облезлым. Как будто кто-то отполировал всего одно место на тусклом старом зеркале, и теперь в результате этого все зеркало целиком стало выглядеть действительно грязным. Раньше этого никто бы не заметил, но теперь это бросалось в глаза. Амброуз словно приоткрыл дверь в прежде невидимый мир, и Альма сумела наконец разглядеть правду, которую иначе так никогда бы и не увидела: за последние четверть века «Белые акры» хоть и не утратили былой элегантности, но неуклонно погружались в состояние обветшалости и запустения.

Так Альме и пришло в голову привести остальное поместье в тот же порядок, что и оранжерею, где росли орхидеи. Ведь в самом деле, когда в последний раз протирали все стекла до единого в других парниках? Она даже не помнила. Теперь ей казалось, что, куда ни посмотри, все вокруг заросло плесенью и пылью. Все заборы нужно было покрасить и починить, дорожка, усыпанная гравием, заросла сорняками, в библиотеке под потолком пауки сплели паутину. Все ковры нужно было как следует выбить, все очаги — вычистить. Пальмы в большом парнике столько лет не подстригали, что они почти проросли сквозь крышу. По углам амбаров валялись высохшие звериные косточки — там годами мародерствовали кошки; кареты потускнели, а горничные казались одетыми по моде тридцатилетней давности, потому что так оно и было.

Альма наняла портных, чтобы сшить всем слугам форму, и даже заказала два новых льняных платья себе на лето. Предложила она новый костюм и Амброузу Пайку, но тот взамен попросил четыре новые кисти. (Именно четыре. Она предложила купить пять. Но он сказал, что пять ему не нужно, четыре — уже достаточная роскошь.) Альма подрядила команду энергичных молодых людей из соседних деревень, чтобы те помогли навести блеск в поместье, как прежде. Женщина вдруг поняла, что, когда старые работники в «Белых акрах» в прежние годы умирали или увольнялись, им никто не находил замену. И теперь в поместье работала лишь треть слуг от того числа, что служили здесь двадцать пять лет назад, и рук попросту не хватало, чтобы хорошо обслуживать все постройки и посадки.

Ханнеке сперва противилась новеньким.

— Нет у меня больше сил — ни телесных, ни душевных, — чтобы делать из плохих слуг хороших, — пожаловалась она.

— Но Ханнеке, — возразила Альма, — смотри, как ловко мистер Пайк навел порядок в оранжерее! Разве мы не хотим, чтобы все поместье так же хорошо выглядело?

— Ловкачей в мире и так полно, — отвечала Ханнеке, — а вот кого недостает, так это умных. Твой мистер Пайк только работу другим создает. Твоя мать в гробу бы перевернулась, узнай она, что мы теперь вручную цветочки полируем.

— Не цветочки, — поправила Альма, — а листья.

Но со временем Ханнеке смирилась, и вскоре Альма уже смотрела, как она отправляет новых молодых работников выкатывать из погреба старые бочки с мукой; их выскребли дочиста на дворе, а потом высушили на солнце — работа, которой никто не занимался на памяти Альмы с той поры, как Эндрю Джексон был президентом.

— Не слишком увлекайтесь уборкой, — предупредил Амброуз. — Немного запущенности, может, и не повредит. Например, замечала ли ты, что самая великолепная сирень всегда растет у ветхих амбаров и заброшенных лачуг? Иногда красоте требуется немного запущенности, чтобы как следует проявить себя.

— И это говорит человек, полирующий орхидеи банановыми корками, — рассмеялась Альма.

— Да, но это же орхидеи, — отвечал Амброуз. — Это совсем другое дело. Орхидеи — они как святые мощи, Альма, и относиться к ним нужно с благоговением.

— Знаешь, Амброуз, — проговорила Альма, — все наше поместье уже стало походить на святые мощи… после священной войны!