— Папочка…
— Ну?
— Мы теперь долго не увидимся. У тебя сейчас столько работы в саду, да еще со мной задержался так.
— Уж как-нибудь.
— Я теперь тоже в имение не поеду.
Пролетела длинная паутина. Алиса посмотрела ей вслед.
— Упала.
— Что ты сказала?
— Паутина упала. Папочка…
— Да?
— Ты меня упрекаешь?
— Эх! Что ты…
— Ты никогда не говорил…
Разговор оборвался. На дворе появился Петерис. Вышел запрячь лошадь, отвезти печника и Густава в имение.
— Так поехали? — еще издалека крикнул он.
Петерис очень был доволен новой комнатой. Тоже помогал строить, возил глину и песок.
— Да, да! — отозвался Густав, махнув рукой.
— Папочка, прости меня, что я…
— Да оставь ты!
Густав тряхнул Алису за плечо, отвернулся и пошел грузить на телегу инструмент.
Алиса долго смотрела вслед уезжающим, пока они не исчезли за пологим пригорком по ту сторону Осоковки. Никак не могла избавиться от предчувствия, что видела отца в последний раз.
Три дня Лизета провалялась одетая на кровати, укрывшись с головой одеялом. Когда Алиса пыталась свекровь утешить, та только шипела:
— Уйди! Оставь меня в покое! Дай околеть!
А на четвертый день Лизета вырядилась в суконную юбку, длинную, до самой земли, и в коричневую бумазейную кофту с двадцатью четырьмя пуговицами, накинула на плечи праздничный платок, взяла корзинку, увязала в носовой платок деньги.
— Куда ты? — спросил Петерис.
— Тебе какое дело? — огрызнулась Лизета.
Вечером свекровь вернулась и снова легла на кровать. На другое утро она вбила в новую стенку гвоздь, протянула под потолком веревку, порезала на куски цветастый ситец и прищепками его прикрепила. Теперь и у свекрови был свой, отгороженный занавеской угол. В полдень Лизета, насладившись цветастым уединением, вышла наружу и завертелась у окна, словно хотела что-то сказать.
— Я, мамаша, могу вашу занавеску сшить и подрубить, — первой заговорила Алиса.
— Хорошо бы. Глаза у меня уже плохие, и пальцы не такие проворные.
— Я это потом сделаю.
— Хорошо бы. В воскресенье гости будут. Эльвира приведет жениха показать.
Очередной приступ гнева улегся.
Лизета сообщила, что дочь ее выйдет за офицера, уедет жить в Ригу, а у нее, Лизеты, будет важный зять.
— Как знать, может, и сама в Ригу переберусь, — мечтательно заговорила свекровь. — Тяжелая у меня жизнь была, заслужила я, дочка, облегчения на старости лет.
Алиса знала историю жизни Лизеты. Когда у свекрови появлялось желание поговорить с невесткой, она обычно рассказывала, как, молодая и красивая, вышла за вдовца с четырьмя детьми. Прожила за ним пять лет, и он умер. К тому времени дети от его первого брака подросли и разбрелись кто куда, иной даже хорошо устроился, но про нее сразу забыли — вот она, благодарность-то! С Петерисом и маленькой Эльвирой она скиталась от хозяина к хозяину, хорошо еще, что были силы, чтоб работать.
— Я и сейчас куда крепче тебя, — неизменно добавляла свекровь.
Это была правда. Но поскольку свекровь заслужила облегчение на старости лет, Алиса делала все, что могла, сама и от Лизеты помощи не ждала. Нельзя сказать, чтоб свекровь сидела сложа руки. Если ее не охватывал приступ гнева или обиды, она много работала, особенно в поле, где хуже всего управлялась Алиса. Но Лизета любила, чтобы ее работу ценили, признавали и каждый ее шаг воспринимали не как обязанность, а как подарок, как проявление сердечной доброты.
— Так ты уж, дочка, хорошенько комнату прибери и о пирогах позаботься! — ласково сказала под конец свекровь.
Всю субботу Алиса готовилась к приему гостей, скребла плиту, стол, пол, подметала и ровняла граблями двор.
Продукты в первое лето покупались, и поэтому собаку в «Апситес» не держали, и гости могли нагрянуть неожиданно. Так что Лизета уселась перед сараем и не спускала с дороги глаз.
Осоковые луга были тихим уголком. До полудня Лизета издали проводила взглядом лишь одну повозку, велосипедиста и нескольких прохожих. Церковь была далеко, работы много, в воскресенье каждому хотелось отдохнуть, особенно до обеда, — пока женщины стряпали, мужчины отсыпались за всю неделю. Поэтому у Лизеты невольно быстрее забилось сердце, когда на дорогу в «Апситес» свернула какая-то женщина.
— Так это же не Эльвира! — вслух сказала себе Лизета.
Это в самом деле была не Эльвира, а Эрнестина.
— Что этой ведьме тут понадобилось? — тихо проворчала Лизета, прежде чем поздороваться.
— Отдыхаете в воскресное утро?
Лизета даже не ответила.
— Мамочка! — воскликнула Алиса, увидев нежданную гостью.
Эрнестина сказала, что пришла посмотреть новую комнату.
— Уж больно крохотная, — заключила она.
— Это ничего. Только…
— Не говори, детка!..
Там же на кровати сидел Петерис, потревоженный во время утреннего сна.
— Ну, как идет работа? — спросила Эрнестина.
— Работы всегда хватает.
— Пахать начали?
— Понемногу.
Петерис кротко улыбался. В нем не чувствовалось напряженного недовольства, он не напоминал, как обычно, раскаленный паровой котел. Не уговори его Алиса ради гостей остаться дома, он и сегодня, как и в любое другое воскресенье, нашел бы себе работу.
Узнав, каких гостей ждут, Эрнестина вышла на кухню и достала из потайного кармана юбки деньги.
— Мама! Что ты хочешь сделать?
Эрнестина не ответила, а, подозвав Алису, вернулась с ней к Петерису.
— Кое-кто все напоминает, что мы за своей дочерью слишком мало приданого дали. Тут двадцать тысяч, или четыреста новыми. Все, что мы за эти годы накопили. Будет вам на лошадь! И чтоб Алиса не слыхала больше никаких попреков!
— Кто ее попрекает! —