Л.И.Брежневу. От Брежнева генерал и услышал уже знакомые нам слова, ко-
торые потом долго смущали генерала: «А теперь надо посмотреть севернее
Будапешта – на Прагу… И иметь больше друзей в чехословацкой армии».
Просить командарма присмотреться к Праге за два года до ввода войск мог
только человек, у которого были на то причины.
Жизнь полна случайных совпадений, и не будем привязывать этот раз-
говор к возникшему именно в то время раздражению Брежнева против Ган-
зелки и Зикмунда. Он знал о заключении партаппаратчиков, которым пору-
чил разобраться со «Спецотчетом № 4». Из заключения следовало, что ни
один враг не приходил к таким беспощадным выводам о советской полити-
ке, экономике, социальной ситуации, о моральном состоянии общества, как
эти двое чехов. Напрашивался вопрос: что они за люди, эти чехи? Чего от них
ждать?
Но, может быть, от раздражения чем-то совсем другим, или чем-то дру-
гим тоже, у Брежнева после Будапешта шевельнулась мысль присмотреться
к Праге.
Майоров использовал все каналы армейских структур, в том числе во-
енной разведки, чтобы составить представление о стране, насторожившей
Кремль. «Волей-неволей я становился источником информации, которая ло-
жилась на стол министру обороны, членам Политбюро, Генеральному секре-
тарю и служила основой для предварительных, а то и окончательных реше-
ний. Сегодня мне было бы удобнее умолчать об этом, но я человек своей эпо-
хи, генерал российской армии, и не могу, не буду кривить душой. Для меня
решения военного и политического руководства всегда были законом, кото-
рый я обязан выполнять с наименьшими потерями для своих солдат и офи-
церов», – скажет мне Майоров у себя на даче в подмосковном Красногорске в
1998 году 9.
Из воспоминаний Майорова:
«В воскресенье 11 августа я докладывал ситуацию Гречко и в тот же
день был вызван к Брежневу. В кабинете находился также Суслов. Брежнев
спросил, как я оцениваю боеготовность чехословацкой армии. Я говорил, что
видел: полки и дивизии боеспособны ограниченно, армию разлагают работ-
ники политорганов, до 30–40 процентов личного состава ежесуточно в само-
вольной отлучке, полигоны и стрельбища заросли травой. . На вопрос, как
вижу развитие событий в Чехословакии, я сказал: «В одно прекрасное утро
под Чопом, Мукачево, Ужгородом могут быть выброшены 82-я и 101-я воз-
душно-десантные дивизии НАТО. К ним на соединение через Чехию и Слова-
кию пойдут 5-й и 7-й корпуса США (9–11 дивизий), первый и второй армей-
ские корпуса ФРГ. Нам известно, что маневры войск НАТО намечены на
начало сентября.. В ночь перед выброской воздушного десанта будет сфор-
мировано марионеточное правительство Чехословакии, оно объявит о выхо-
де из Варшавского договора, обратится с просьбой к НАТО защитить страну
от советского вторжения. Чехословакия может быть потеряна – или большая
война».
Гречко информировал Брежнева точно так же.
Неделю спустя, утром 18 августа, Гречко созвал главнокомандующих
всех родов войск, командующих группами советских войск в ГДР, Венгрии,
Польше, трех командармов. . Министр только что вернулся с заседания По-
литбюро, где окончательно договорились о начале военной операции. «Ре-
шение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой
войне», – сказал Гречко. Каждый из присутствовавших в течение двух-трех
минут доложил о готовности войск к выполнению задачи. Маршал Н.Крылов
сообщил, что дежурные силы и средства Ракетных войск стратегического
назначения находятся в четырехминутной готовности. Гречко назвал время
перехода границы ЧССР – 23 часа 20 августа по сигналу «Влтава–666». Ника-
ких совещаний и приказов больше не будет. Огонь открывать только с раз-
решения министра обороны. Командиры вопросов не задавали, но поняли
по-своему: начнись стрельба, придется действовать по обстоятельствам.
До полуночи 21 августа 38-я армия Майорова овладела назначенной ей
зоной ответственности (Северная Моравия, Южная Моравия, Словакия).
«Три дня спустя мне позвонили из штаба группы “Север”: “Надо рас-
стрелять трех злостных чехословацких контрреволюционеров. .” И назвали
их имена. Как я потом узнал, идея имитировать расстрел “контры”, чтобы
держать в страхе остальных, принадлежала Суслову. На бронетранспортере
ко мне привезли “контру” – секретаря Остравского обкома партии Немцову,
главного редактора “Остравских новин” Кубичека, фельетониста Налепку.
Войдя в мой кабинет, все трое по привычке протянули руки поздороваться,
но я уже вошел в не свойственную мне роль и, не подавая им руки, жестом
приказал отойти на несколько шагов назад. “Мне приказано вас расстрелять
или повесить – объявил я. – Но если вы не будете ни устно, ни письменно за-
ниматься пропагандой контрреволюции и возбуждать ненависть к нам, мо-
жет быть, я вас помилую”. Арестованные стояли белые, как полотно. “Теперь
я поняла, что такое социализм. . Вы нам хорошо объяснили”, – вымолвила
Немцова. Двое других пообещали ничего “такого” не печатать. Всех троих
отпустили домой.
Теперь мне трудно поверить, что все это происходило в кабинете ко-
мандарма Советской армии. Если вы еще живы, пани Немцова, пан Кубичек,
пан Нелепка, пусть через тридцать лет, я, старый человек, прошу у вас про-
щения за ту душевную травму, которую нанес. В тот день я пал так низко,
как не следовало уважающему себя генералу, да и вообще человеку. Прости-
те меня» 10.
Генерал Майоров – один из немногих военачальников, кому под конец
жизни при воспоминаниях о вторжении было стыдно.
Танковую дивизию из Венгрии в Чехословакию вел генерал-лейтенант
Борис Петрович Иванов, заместитель командующего и член Военного совета
Прикарпатского военного округа. Когда сутки назад генерал срочно покинул
черноморское побережье, оставив там семью, и вылетел из Львова в Буда-
пешт, он только в пути узнал, что назначен первым заместителем генерал-
полковника К.И.Провалова, командующего Южной группой войск. О чехосло-
вацких разработках генерального штаба он не имел представления.
Когда мы встретились в Москве в сентябре 1990 года, самым ужасным в
жизни генерал назвал не один из дней войны, а 14 сентября 1954 года: тогда
впервые (и, насколько известно, единственный раз) власти решились прове-
сти под руководством маршала Г.К.Жукова общевойсковое учение с участи-
ем сорока пяти тысяч солдат и командиров, массы самолетов, танков, само-
ходно-артиллерийских установок, орудий, минометов, бронетранспортеров,
автомашин, тягачей в условиях взрыва от сброшенной с самолета над голо-
вами военнослужащих атомной бомбы, по мощности вдвое превосходящей
бомбу над Хиросимой.
Участниками ядерного эксперимента на лесостепной равнине между
Самарой и Оренбургом, севернее поселка Тоцкое, оказались Иванов и его
танковая часть. Им вместе с другими предстояло на себе удостовериться, ка-
кова поражающая сила взрыва – ударная волна, световое излучение, прони-
кающая радиация, радиоактивное заражение местности. Для наблюдения на
полигон прибыли руководители страны, высшие военачальники, военные
делегации социалистических государств. До начала учений по переднему
краю ходили Н.С.Хрущев, Н.А.Булганин, академик И.В.Курчатов. Были приня-
ты невиданные меры безопасности для войск; тысячи жителей деревень с
равнины эвакуировали.
И когда солнечным утром в 9 часов 33 минуты утра самолет-носитель с
большой высоты (8000 метров), со второго захода на цель сбросил бомбу и
она взорвалась на заданной высоте, над равниной потемнел приземный слой
воздуха, стало всплывать облако взрыва, вытягиваясь вместе с пылевым об-
лаком в белый гриб. Армия в противогазах с затемненными стеклами по
приказу пошла в наступление. Люди и техника выдержали испытание, но в
памяти навсегда осталась картина оставленных в сравнительной близости
от места взрыва горящих деревенских домов с соломенными крышами, вы-
горевший лес, обгорелые трупы домашних животных, покореженные взры-
вом бронемашины, обугленные траншеи, выжженная дотла земля. Генерал
избегает этих воспоминаний, он вместе со всеми давал в особом отделе под-
писку о 25-летней немоте, но застывшее с тех пор в зрачках изумление было
свидетельством, что он ничего не забыл.
Иванов ленинградец, из рабочей семьи; сестра была майором госбез-
опасности (в петлицах три шпалы), ее муж командовал дивизией (в петлицах