кабря 1989 года, на 76-м году жизни. Его похоронили со всеми воинскими
почестями на Новодевичьем кладбище в Москве.
В коридорах ЦК КПСС на Старой площади в международных отделах
(заместители заведующих, руководители секторов, консультанты, референ-
ты, инструкторы) работали люди, в большинстве хорошо подготовленные,
разные по характеру и темпераменту, иногда не терпевшие друг друга, но
решение о вводе войск в Чехословакию ошеломило почти всех. Приветство-
вали невменяемые ортодоксы, но остальные, кто мог близко наблюдать
Брежнева, видели в этом решении не столько внешнеполитический аспект,
сколько настораживающий внутриполитический. Акция по обузданию одной
из старейших братских партий и народа, поддерживающего реформаторов, в
случае успеха укрепила бы авторитет Брежнева как лидера мирового комму-
нистического движения.
В майские дни 1968 года в подмосковном охотничьем хозяйстве Зави-
дово, где готовились важнейшие партийные документы, помощник гене-
рального секретаря А.М. Александров-Агентов вдруг сказал консультанту
международного отдела А.С.Черняеву: «А что… может, и войска придется
вводить!» И когда опешивший Черняев назвал идею кошмаром, помощник
Брежнева вскипел: «Вы предлагаете отдать Чехословакию империализму?!
Чтобы пошло-поехало: домино?! И вас устраивает, как там всякие подлецы
поносят Советский Союз и социализм?! Вы это предлагаете терпеть и ути-
раться?! Я удивляюсь, что такие люди находятся здесь, среди нас, возле ге-
нерального секретаря…» 3
С Анатолием Сергеевичем Черняевым мы познакомились на похоронах
близкого нам обоим Александра Бовина. Они вместе работали в междуна-
родных отделах ЦК КПСС, ценили порядочность и философский склад ума
друг друга. В те печальные дни прощания он вспомнил, как во времена чехо-
словацкого кризиса, когда его охватило отчаяние и он собирался бросить
партбилет, шагнуть в бездну, его остановил Бовин: «Что ты можешь? Что все
мы можем? Если хочешь что-то делать, давай подключайся…» Бовин тогда
пытался подготовить для «верха» бумагу, хоть в какой-то мере содержащую
здравый смысл, правду о событиях в Чехословакии.
Стычки в окружении Брежнева между людьми, с ним завтракающими и
проводящими время в биллиардной, занятыми подготовкой его докладов и
выступлений, выдавали разные, иногда непримиримые мировосприятия, но
всем надо было демонстрировать перед лицом взбудораженных братских
партий непоколебимое единство. Как признается Черняев, в шифровках по-
слам, в беседах с нахлынувшими в Москву встревоженными делегациями
приходилось основательно изворачиваться и врать. Это было трудное испы-
тание, когда честным и порядочным людям, в том числе прошедшим войну,
приходилось делать страшный выбор между чувством правды и чувством
самосохранения. Все бросить и уйти – куда? На что жить и содержать семью?
Ответственные сотрудники партийного аппарата, имеющие кое-какой вес и
влияние, оказались в ситуации, когда бессилие что-либо предотвратить
оставляло им единственную возможность сохранить самоуважение – прямо
в подготовке вторжения не участвовать. Свое неучастие, иногда невольное,
многими потом воспринималось как форма протеста. Объективная роль са-
мых совестливых из партийных функционеров среднего звена определялась
двумя моментами.
Во-первых, имея широкие связи с коммунистическим и рабочим движе-
нием, даже изворачиваясь, они так или иначе демонстрировали отсутствие
энтузиазма и свое пассивное сопротивление постыдной для них акции.
Во-вторых, вхожие в круги московской творческой и научной демокра-
тической интеллигенции, имея там друзей, которым доверяли и которые к
ним прислушивались, своим скептическим отношением к акции они через
интеллигенцию хоть как-то влияли на умонастроение масс; во всяком слу-
чае, разрушали миф о единстве партии и мудрости ее политики.
Тогда Черняев сказал дочери-школьнице: «Запомни, мы совершили
страшное преступление. Нам не простят этого и за сто лет. Оно ляжет позо-
ром на русских, на нашу страну, на нашу историю. И что бы потом мы ни де-
лали, проказа от этого преступления будет разъедать все» 4.
«Хорошо, – согласится генерал Павловский, – я расскажу, как вводились
войска, но хотел бы, чтобы вы начинали не с меня. Я был исполнитель,
назначенный за три дня до операции. А начинать надо с маршала
И.И.Якубовского: под его руководством велась подготовка, он должен был
вводить, но 16 или 17 августа меня, главкома сухопутных войск, вызывает
маршал Гречко: «Отправляйся в Польшу, в Легнице, в Северную группу
войск. Осуществишь интернациональную помощь Чехословакии». Я слышал
об этом городке в юго-западной части Польши, когда-то поляки и немцы там
преградили путь коннице хана Батыя. Но я, говорю, даже не знаю, где и
сколько войск. «В Легнице маршал Якубовский, это ему поручалось. А ви-
дишь, какое дело, он главнокомандующий армиями стран Варшавского до-
говора, ему не совсем удобно, если он будет вводить к чехам войска союзни-
ков. Мы сами дадим команду на ввод, все двинется, твое дело следить за вы-
полнением» 5.
Мы говорим с генералом армии Иваном Григорьевичем Павловским.
В Легнице генерал и маршал встретились. Якубовский показал на карте
расположение дивизий, с какого направления выходят, какие позиции зани-
мают, но в голосе была обида. «Слушай, а зачем ты прилетел? Мне не дове-
ряют, что ли?» Павловский пожал плечами: «Ты поговори с министром или с
кем повыше, кто решил в эту историю тебя не впутывать». Разговор не задел
Павловского, каких-либо угрызений он не испытывал. Когда начальник по-
ставил задачу, нечего задавать вопросы, нужно выполнять. «Никаких других
ощущений у меня не было. Якубовский сидел в кабинете командующего
группой войск, а я занял соседний кабинет – начальника штаба. И всю ночь
принимал доклады командиров частей о готовности».
К 1960-м годам в армейской среде сложился особый тип военачальни-
ка: маршал или генерал, в возрасте между сорока и сорока пятью, молодым
прошел войну, закончил военную академию; приближен к власти, имеет свя-
зи в армейской среде, свою машину и дачу. Он причислен к советской элите,
может наедине возразить первым лицам страны, но когда решение принято,
будет выполнять истово. Военным приходится поражать ракетой самолет-
шпион, залповым огнем отбрасывать соседние пограничные части со спор-
ного речного островка, в другой стране (или в своей) подавлять народное
восстание. Все надо делать своими руками, предоставляя штатским людям
спорить и судить о последствиях. И выломиться из этой системы мало жела-
ющих 6.
После подавления венгерского восстания Советская армия восемь лет
ждала повода снова громко напомнить обществу о себе. На Хрущева надежды
не было; в последние годы правления своим крепким мужицким умом он за-
думал чуть притормозить непомерные армейские траты, уменьшить воен-
ную составляющую экономики. Кадровым офицерам снижали пенсии по ста-
рости и выслуге лет. Известие о смене власти в стране в октябре 1964 года
военные восприняли с облегчением и надеждами. С Брежневым к руковод-
ству пришли соратники, близкие к военно-промышленному комплексу и к
органам безопасности. Наряду с другими вариантами они вынашивали план
военного вторжения в Чехословакию. Во времена Пражской весны разработ-
ки штабистов использовались военными как один из инструментов психиче-
ского давления на политическое руководство страны.
Высшему военному командованию были чужды идеи чехословацких
реформаторов. Это были разные люди, в том числе прославленные воена-
чальники, доказавшие мужество в боях, и даже самые сдержанные, с кем я в
разное время разговаривал, поддерживали вторжение в Чехословакию
убежденно, искренне, с гордостью за успешную операцию.
В полночь с 20 на 21 августа войска пошли.
Около часа ночи в кабинет Павловского в Легнице позвонил министр
Гречко: «Как дела?» Генерал доложил, где какие дивизии находятся. Темпы
движения, к сожалению, отстают от намеченных. Чехи валят деревья и пере-
крывают дороги. Войска препятствия обходят, строго выполняя приказ: ни-
каких стрельб!
«Слушай, – сказал министр, – я сейчас говорил с Дзуром, снова преду-
предил: не дай Бог, если чехи где-нибудь откроют огонь по нашим войскам.