никогда не нравилась, посвящая ей львиную долю своего времени, ты действительно вкушал жизнь? — прервал меня голос.
— А почему нет? Я, конечно, хотел выбрать другое направление, но так уж случилось, что я стал терапевтом. Это то, что у меня хорошо получается, это то, что приносит другим пользу.
— Джереми, брось оправдываться. Мы оба прекрасно знаем, что ты никогда не хотел быть терапевтом. Если выбирать врачебную специальность, то ты хотел стать хирургом, но что-то тебя остановило во время принятия решения. И это было не твое мнение, ведь так?
— Да, это было решение моей матери, она выбирала мою будущую профессию, которой я посвящу большую часть своей жизни, — вздохнул я.
— А хирургия стала хорошим прикрытием для оправдания своих неудач в профессии, когда твое желание трудиться падало ниже нуля, теряя всякий внутренний отклик и удовлетворение от выполненной работы. Да и всегда очень выгодно делать замах на ту сферу, которая содержит в себе небольшой круг специфических лиц, попадание в который требует определённых врожденных качеств, а не только наработанных навыков.
— Возможно, так оно и есть на самом деле, мистер Волшебник, — согласился я.
— Тогда признайся откровенно, кем ты хотел стать изначально? — спросил собеседник.
— Я всегда хотел стать писателем, — произнес я.
— Так что же тебе мешало, Джереми?
— Наверное страх, а еще, наверное, привычка. Я держался за то, к чему так сильно привык, занимаясь тем, что должно было бы поднять меня выше, чем я есть. Ведь я посвятил этому делу столько времени.
— В том-то и дело, что ты посвятил ему только время. Не себя, не свои внутренние стремления, не яростную жажду созидания, а время. Да оно ресурс, да, время ценно, но ценность его измеряется лишь глубиной его наполненности, без содержания оно не стоит ничего — это всего лишь часы бессмысленного существования.
— Но и в этом было много смысла, разве нет? Ведь я помогал другим людям, нес добро в этот мир? — возразил я.
— Да, но вкладывал ли ты этот мотив в свои труды, или же смысл шел бесчувственным приложением ко всему? А может это было еще одним способом внутреннего самооправдания?
— Но ведь эта сфера нуждается во мне? — начал спорить я.
— Джереми, ты ищешь себе оправдания, это понятно, никто не хочет признавать того, что всю жизнь ошибался, это ведь так унизительно на первый взгляд. Не каждый сможет развернуться и посмотреть в лицо своей прожитой жизни, чтобы сказать ей — «прости, но ты была моей самой большой ошибкой». Но я в таких людях вижу истинную силу, они способны изменить себя, чтобы стать лучше. А те, кто верен своим заблуждениям, никогда не смогут жить по-настоящему, они будут до конца своего существования тонуть в глубочайших водах оправданий и самообмана.
— А ведь ты прав, — согласился я, понимая, что не я пытаюсь спорить с Волшебником, а что-то во мне пытается протестовать, рассчитывая и на мою поддержку, которую я покорно осуществляю. Но ведь это ложный путь, нельзя зацикливаться на своем социальном существовании, надо взглянуть правде в глаза, чтобы понять свою истинную суть.
— Твоя помощь людям ценна, когда твое желание искренне, иначе же это ложный путь, направленный только лишь на потакание твоему эго. Не стоит делать добрые поступки ради собственной выгоды и вознесения себя в глазах других людей. Деяния должны исходить из твоего ума и сердца, иначе же это обман во имя низкой цели.
— А что тогда делать, если я действительно хочу помогать людям? — Как я это сделаю, если буду заниматься писательством?
— Не обязательно быть врачом, чтобы помогать другим. Ты ведь и сам заметил, что в тебе пробудилось желание помочь нескольким пациентам этой клиники. И ведь ты действительно помогаешь, и желание твое искреннее, и результат этой помощи, безусловно, будет. Но самое главное то, что ты это делаешь, уже будучи писателем, а не врачом. Ты пришел к ним не как врач, а как человек, ты пришел к ним как равный, как тот, кто сможет их понять и сможет им помочь. Поэтому они и откликнулись, поэтому они и увидели в тебе надежду, потому что ты пришел к ним тем, кто стал настоящим собой. Не тем, кем ты хотел являться, а тем, кто ты есть на самом деле.
— Неужели смена деятельности способна так изменить человека? — удивился я.
— Нет, Джереми, тебя изменила не только смена деятельности, а прежде всего идея, которой ты был одержим, на основе этой идеи в тебе и прородилось стремление к самопознанию, жажда творчества и неукротимое желание помогать другим. Просто тебя поместили в те условия существования, которые являются наиболее благоприятными. Условия, в которых ты глубже дышишь, чище мыслишь, ярче чувствуешь. Только в этой среде ты смог начать жить, а уже будучи живым, в тебе стало пробуждаться и все остальное. Но главное, это найти внутренний огонь и разжечь его какой-нибудь важной мыслью, тогда ты начнешь понимать, что все время, которое было до этого момента, ты просто спал.
— Да, я догадывался о чем-то подобном, когда ощутил грандиозные изменения в своей собственной жизни, ведь одержимость идеей делала меня другим — абсолютно непохожим на себя прежнего, — произнес я, думая о том, как сильно переменился мир вокруг, с того момента, как я наткнулся на объявление господина Альберто в утренней газете.
— Людям свойственно врать самим себе, это их нормальное состояние, пока они не научатся разумной и осознанной жизни. До этого момента они будут слепы ко всему тому, что является привычным для среднестатистического человека, но абсурдным по своей истиной сути.
— Я понимаю, ведь это некая защитная реакция для сохранения собственной значимости, — понимающе кивнул я.
— Да, Джереми, ведь человеку нелегко признаться в том, что у него серьезный разлад в семье, к примеру. Но он постоянно будет твердить себе, что все хорошо и все члены семьи друг друга преданно любят. Но обстановка продолжает накаляться, она доходит до высочайшей точки кипения, и вот уже нет никаких сомнений в том, что необходимо срочно что-то менять, так как все летит в тартарары. Но он и этого не замечает, не хочет замечать. А когда вдруг обнаруживает это, то отказывается принять, бегая по кругу в жажде что-то восстановить или вернуть. Но уже поздно, он слишком долго обманывал себя, слишком часто думал о своем внутреннем иллюзорном благополучии, что позабыл о существовании тех, кто когда-то был ему крайне дорог.
— Да, к сожалению, с семьями такое очень часто происходит. Многие не замечают разладов, происходящих в кругу их родственных