уз, но легко замечают их в других семьях, — слегка усмехнулся я.
— А как обстоят дела в твоей семье, Джереми? — поинтересовался Сказочник.
— У меня все хорошо, господин Сказочник, — ответил я, не очень довольный тому, что он коснулся темы моей семьи.
— А если сейчас попробовать поиграть в откровенность с самим собой? — начал наседать мой собеседник.
— Ну я много работаю, поэтому недостаточно времени посвящаю своим близким, но ведь это неизбежно грозит каждому, кто отдает себя служению какому-нибудь делу.
— Ну с твоим делом мы уже определились, оно стало призраком твоих умерших оправданий. Не цепляйся более за него, посмотри правде в глаза, почему твоя супруга уехала к родителям без тебя?
— Может, потому что ей стало скучно рядом со мной, — едва сдерживая слезы ответил я.
— Много ли времени вы проводили вместе? — Ты был ее преданным мужем, но преданным не ей, а своим иллюзиям, даже в свободные вечера вы отдыхали отдалившись друг от друга, разве это признак доверия и любви между людьми?
— Мы почти не проводили время вместе, лишь иногда на день рождение нашей дочери. Все свободное время я отдавал работе, которая не приносила мне счастья, — сквозь слезы произнес я.
— Как и никому другому, Джереми. Такая работа, осуществляемая не ради чего-то или кого-то, а вопреки собственному выбору, внутренним предпочтениям и искреннем желаниям, никогда не сделает тебя счастливым. Как и не сделает счастливыми твоих близких, и даже тех, на кого она, казалось бы, направлена. Но на самом деле направлена она лишь на одного человека, на тебя самого. Теперь ты понимаешь, что предал своих близких ради пустышки, ради долгих лет собственного самообмана, от которого ты уже так сильно устал, что ухватился за первую же возможность из него вырваться, доверившись вещам для тебя столь абсурдным и неприемлемым. Ведь ты уже был готов ко всему, лишь бы не оставаться на том месте, где и так простоял слишком долго. Больше ждать было просто нельзя. Лишь изменившись ты бы смог спасти себя, иначе же тебе грозила бы скоротечная погибель, вызванная твоим долгим и мучительным увяданием. Но спасение пришло, твои силы были восстановлены, ты начал ощущать вкус жизни, теперь ты вправе взглянуть на мир новыми глазами, теми, которые и должны были быть у тебя изначально.
— А чьими глазами тогда я смотрел на мир все это время? — спросил я, смахнув рукавом льющиеся слезы.
— Глазами своей матери, выбравшей твой изначальный путь. Общества, осуждающего тебя за право выбора, а также за поступки, которые кажутся ему неприемлемыми. А еще ты смотрел на мир глазами трусости и заложенных в тебя стереотипов, бой которым ты осмелился дать лишь на тридцать девятом году своей жизни. А ведь это надо было сделать раньше, намного раньше.
— Я ведь не знал, как мне надо было поступить, я жил так, как мне диктовали другие, как мне советовали близкие мне люди, как жили все примерные граждане, и я стремился во всем доверять им. Ведь у меня просто не было другого выбора, я не видел иного примера, понимаешь? — пытался объясниться я.
— Да, все вокруг ходили на работу, заводили семьи, покупали дома и машины, ездили на курорты, и ты, безусловно, стремился к тому же. Но не это самое страшное, Джереми. Самый ужас состоит в том, что, даже осознавая то, что за всеми этими примерами жизни чаще всего скрывается боль, страдания и самоотчуждение, ты все равно стремился туда. Ты даже не искал счастья в своей жизни, а покорно принимал любой пример, даруемый тебе окружением, как безусловную истину. Ты даже не пытался заглянуть в себя, не пробовал сопротивляться, и уж тем более не стремился найти настоящий ответ, скрывающийся в тебе самом. Лишь когда твое существование стало поистине невыносимым, только тогда ты начал задумываться, что что-то в своей безумной жизни делал не так.
— Да, но все же я начал меняться, ведь это уже хорошо?
— Конечно, измениться никогда не поздно, даже за мгновение до своей погибели лучше сделать это, хоть немного прикоснувшись к безусловной правде, чем умереть в окружении беспросветных иллюзий. Но лучше это сделать как можно раньше, иначе велик шанс безвозвратно утратить ценные годы своей настоящей жизни, — ответил невидимый собеседник.
— Значит не все так плохо, я ведь уже встал на правильный путь, верно? — спросил я.
— Да, ты встал на него, но на пути еще необходимо закрепиться, не дать себе быть обманутым призраками своего нелепого прошлого.
— Если обществу еще можно не доверять, так как массе свойственно ошибаться, то как быть с близкими людьми, которые ведь, по сути, не желают тебе ничего дурного? — спросил я.
— Джереми, стереотипное мышление настолько сильно, что ломает даже любые логические суждения. Обрати внимание, ты осознал, что жизнь, не делающая тебя счастливым, была построена на основе требований и наставлений твоей матери, то есть близкого человека, который все же не хотел ничего дурного. Может и не хотел, но совершил, а это значит, что даже самый близкий человек, идущий на поводу своих собственных недостатков, способен принести нам огромную порцию мучительных страданий. Более того, такой человек имеет для этого гораздо больше возможностей, так как его взаимоотношение с нами еще подкреплено и нашим детским, столь наивным доверием.
— Получается, что моя мать невольно стала разрушителем моей жизни? — удивился я.
— Можно и так выразиться. Иногда невольно, а иногда и вполне осознанно, когда родитель желает своему ребенку не добра и успехов, а желает ему стать источником счастья, но не для себя самого, а для своего родителя. Это же является частой формой собственничества. Когда ребенок становится в семье тем, кем хотел стать его родитель, но так и не смог. Он лишает ребенка права на проявление какой-бы то ни было индивидуальности. Отсекает возможность самостоятельного принятия решений и осуществления выбора, все это родитель берет на себя. Ведь становление ребенка связано с его собственной целью, с его задачами и мечтами, которых он сам так никогда и не достигнет. Твоя мать не смогла должным образом реализовать себя в медицинской сфере. Она хотела быть терапевтом, но не обладала нужным образованием, а получать необходимые знания не стремилась, это требовало затраты сил и времени, которых у нее не было. По крайней мере такое оправдание она придумала для себя и окружающих, хотя это все аналогично тому, что происходило и с тобой. В итоге она решила, что ты будешь тем, кем она так хотела стать, поэтому она гордилась тобой, радовалась за тебя, хоть и завидовала при