Читать интересную книгу Разговор с Безумцем - Северан Грин

этом. Но вот только ее не волновало, будешь ли ты от этого счастлив, ее беспокоило лишь то, что она получала от этого и как ты выглядел в глазах окружающего ее общества. Ведь она хвасталась тобой перед своими подругами, коллегами и родственниками. В итоге ты нужен был ей лишь как образ, красивый образ, который приносит ей уважение в рамках ее окружения. А остальное было не важно, ведь она, по сути, реализовалась в этой сфере через тебя, где ты являлся не какой-то отдельной личностью, а лишь принадлежавшей ей «живой» собственностью.

— Я более, чем уверен, что моя мама хотела лишь сделать так, как будет лучше для меня. Как она могла понять, что ее выбор может оказать на меня в дальнейшем столь негативное влияние? — произнес я, пытаясь отстоять честь своей матери.

— Конечно, как лучше для тебя, а может, все-таки, как лучше для нее? — усмехнулся собеседник.

— Нет, ты не можешь всего этого знать наверняка! Откуда тебе знать? Кто ты такой? Ты всего лишь чокнутый, запертый в палате на верхнем этаже психиатрической клиники! — закричал я. Не знаю почему я так психанул, но что-то во мне стало бушевать, подобно разъяренным волнам океана во время сильного шторма. Видимо мне не понравилось, что какой-то сумасшедший в негативном свете высказывался о моей матери.

— Я не могу этого знать, а вот ты можешь. И хочу тебе напомнить, что в палате сейчас находишься ты, а я как раз таки нахожусь на свободе по ту сторону двери, — усмехнулся безумец.

— Нет, я не думал такого о своей матери, поэтому не могу этого знать, — ответил я, вдруг понимая, что да, запертым сейчас являюсь именно я, а мой собеседник стоит возле двери и надсмехается над моей глупостью. Кстати, а может это он меня и запер, чтобы я не смог поймать или разглядеть его? Такое тоже не исключено.

— Так ответь мне, преданный сын, когда ты в последний раз разговаривал с ней? — произнес голос.

— Я, не знаю, больше года назад, — ответил я, вспоминая, что серьезно поругался с матерью по телефону после того, как заявил ей о том, что в моей голове иногда возникает мысль о смене работы. Она сильно негодовала, кричала и даже пыталась оказывать эмоциональное давление, что сильно вывело меня из себя, и я швырнул трубку. С тех пор мы с ней больше не общались.

— Ты же сам все прекрасно понимаешь, не стоит отвергать очевидного, это никогда не приведет тебя к спасению. Жить в иллюзии, значит предать себя самого, ведь она столь противоположна твоему истинному существу. Не цепляйся за то, что тебе не нужно. Не бойся выглядеть плохим сыном в собственных глазах, ведь это все заблуждение, это твои детские страхи, которыми тебя обвешали за годы твоего взросления. Пресеки и одолей их, избавься от чужого влияния, будь тем, кем ты должен быть. Признай, наконец, что даже самые родные тебе люди могут быть крайне несовершенны. Это не требует от тебя пробуждения ненависти к ним, нет, просто прими это как данность, избавившись от ненужных стереотипов, смотри на них так, как смотришь на других людей, на мир вокруг, на себя самого. Прими их несовершенство в своем несовершенстве.

Пока мой собеседник говорил, я видел картинки своего детства, где мать всячески контролировала меня, наказывала за любую мелкую провинность и постоянно ограничивала мою свободу, не позволяя мне делать то, что мне было действительно интересно. Я вспомнил, как она жестоко била меня, нанося мне многочисленные увечья, которые считались лишь благостным воспитанием, необходимым для моего правильного развития. Я помнил, как я ругал себя лишь за то, что позволил себе в мыслях плохо подумать о собственной матери, позволил себе таить на нее обиду и недовольство. Но почему я так делал? Почему ругал себя за то, что было вполне естественно?

— Джереми, нам тяжело перебороть это в себе потому, что родители часто запрещают нам плохо думать о них, вознося себя в наших меленьких и незрелых сердцах. Они преподносят себя как людей идеальных и безупречных, неспособных на ошибки, далеких от лжи и предательства, они так сильно забивают свои убеждения нам в голову, что мы еще долгие годы не можем вытащить их оттуда. Хоть и понимаем при этом, что эти вещи способствуют абсолютной иррациональности нашего мышления. А ведь многие так и проживают с этим до конца своих дней, принимая весь абсурд тех убеждений, которые в них так яростно вдалбливали. Нам необходимо пересмотреть всю нашу жизнь и каждый совершенный нами поступок, чтобы понять, насколько разумным он был и под чьим влиянием он совершался. А если вся жизнь твоя идет в никуда, то тебе просто крайне необходимо произвести глобальную перестройку всего твоего существования в этом мире. Ведь в итоге может оказаться, что слаженной работе всей системы мешает какая-то маленькая железка или гвоздик, который хоть и не велик, но нарушает работу огромного механизма системы, так как застрял где-то среди шестеренок. И этот гвоздик не что иное, как вбитая в совершенный механизм мысль или убеждение, полученное извне, с целью нарушения работы всей системы и отклонения ее от изначального курса в нужное кому-то направление. И чтобы восстановить прежнюю работу всей системы, нам понадобится удалить этот гвоздик, после чего все и нормализуется. Ну а если гвоздик не один, а два, или десять, или даже сотня, тогда нам предстоит много и много тяжелой работы.

— Выходит, что внутренняя борьба, по сути, неизбежна для человека? Всегда ведь придется сражаться с различными убеждениями, осевшими в голове, если необходимо вернуться на первоначальный курс? — спросил я.

— Можно, конечно, выбрать путь наименьшего сопротивления и отказаться от всякой борьбы, просто отдавшись бесконечному потоку, но тогда это будет уже другая жизнь, точнее нечто на подобии жизни. Жалкое и изувеченное существование, направленное лишь на угоду окружающего тебя социума, в массе своей такого же убого и безумного, как и ты сам. Но ведь это не наш путь, верно, Джереми? Нам надо сражаться, побеждая в себе то, что делает нас неразумными, что делает нас инертными, что создает нас безвольными и зависимыми. Это сложная, но очень честная битва, ведь заслуги от такой победы будут принадлежать лишь тебе, — ответил мне таинственный собеседник.

— Да, только это мой путь, иного быть не может, — согласился я.

— Вот мы и разобрались с некоторыми вещами, до которых ты все никак не мог или не хотел добраться. Теперь ты понимаешь, что руководило тобой многие годы этой жизни.