содержатся люди, неугодные обществу, те, кто способен думать и мыслить отлично от остальных, так, как может быть не выгодно кому-то сверху. Но причем здесь я? Нет, в идиотские идеи заговора, которые лезут в мою голову по причине охватившего меня волнения, я не верю, ну что еще за вселенский заговор против моей скромной персоны. Не стоит устраивать панику, все же есть вероятность, что Боб просто случайно закрыл дверь на засов, а я тут сразу впадаю в истерику. Если это так, то тогда самым разумным решением с моей стороны будет держаться первоначального плана, иначе паника все разрушит, и будет печально узнать, что я упустил что-то очень важное по причине возникновения в моей голове каких-то конспирологических теорий. Тогда я буду сидеть возле двери, откинувшись к стенке этого убогого помещения, а там посмотрим, что произойдет, может где-то здесь я смогу что-то услышать или обнаружить. Но сон все равно неустанно накатывает на меня, главное ему не поддаваться.
— Джереми, ну почему вы опять не хотите с нами сотрудничать, почему упираетесь, мы ведь вам не враги. Давайте же наладим с вами дружеские взаимоотношения и придем к единому консенсусу, — раздался голос из-за моей спины. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу привязанным к кровати в этой самой комнате, где я только что сидел и ожидал какого-нибудь развития событий. Но событие оказалось еще хуже, чем я мог себе представить, надо мной, абсолютно беспомощным, стояло несколько человек в белых халатах, лица которых надежно закрывали медицинские маски, поэтому мне было сложно узнать кого-то из них. Кроме одного, того со шприцом, который подошел ко мне ближе всех, его глаза, да, я узнал их, это Генрих Шульц, он держит в руках шприц с каким-то раствором, который он хочет вколоть мне.
— Ну что Джереми, мой друг, мы сможем с вами, наконец, договориться? Или будете дальше упираться? Я не хочу причинять вам зла, я на вашей стороне, тем более что мы с вами коллеги, поэтому давайте поступим как взрослые и разумные люди? — произнес доктор, нажимая на шприц, из которого вылетела тонкая струйка жидкости. Я пытался ответить ему, чтобы он отстал и отпустил меня, но не мог этого сделать, так как в мой рот был вставлен кляп, и это никак не позволяло мне произнести ничего внятного. На все мои безнадежные попытки заговорить доктор лишь покачивал головой. Я начал раскачиваться на кровати, предпринимая безуспешную попытку вырваться, на что доктор только рассмеялся.
— Ах, Джереми, Джереми, так мы с вами никогда не договоримся.
Я продолжал отчаянно сопротивляться, чтобы не стать для него верной и послушной добычей, но все мои попытки его лишь забавляли, было видно, ему нравится то, как я мучаюсь, ему приносит удовольствие то, как жертва осознает свою беспомощность перед его неизбежной и пугающей жестокостью. Поэтому он растягивал момент укола, поэтому изводил своего заложника, наслаждаясь каждой секундой его внутренней боли, которая уничтожала человека изнутри, будучи намного сильнее любого физического воздействия.
— Джереми, Джереми, — зазвучало уже где-то вдалеке, а картинка перед глазами начала расплываться, теряя четкость своих очертаний. Видимо укол начал действовать, — пронеслось у меня в голове.
Глава 11
Мистер Сказочник
— Джереми, Джереми, сколько можно спать? — вновь прозвучало, но уже где-то неподалеку. Я открыл глаза и обнаружил, что сижу на полу психиатрической клиники, облокотившись спиной к стене, где я и устроился в ожидании проявления каких-нибудь событий, но, вероятно, отрубился на несколько минут. Я посмотрел на часы, стрелки которых были едва различимы в темной комнате, так как единственным нормальным источником света являлась лишь луна за окном, но я все же разглядел время, было три часа ночи. Ничего себе, я проспал целых три часа, невероятно!
— Джереми, ты, наконец, проснулся, — произнес чей-то голос. От неожиданности по моей спине пробежался холодок, а волосы на голове зашевелились. Я схватил фонарик, закрепленный на поясе, и начал святить по углам комнаты, рассчитывая кого-нибудь обнаружить, но в комнате было пусто, кроме меня здесь больше никого не было.
— Джереми, это бессмысленное занятие, прекрати нервничать и успокойся, я же тебе не какое-нибудь чудовище, — вновь прозвучал тот же голос.
— Хорошо, успокоюсь, если скажешь мне, кто ты такой, — произнес я, понимая, что это были первые слова, которые пришли мне в голову.
— Зачем ты спрашиваешь то, что и так прекрасно знаешь? — слегка усмехнулся голос.
— Так ты тот самый Сказочник? — уточнил я.
— Он самый, правда это прозвище не характеризует меня в полной мере, но все же считаю его довольно неплохим вариантом для своей идентификации, — ответил голос.
— Тогда ты тот, кого я ждал, — произнес я уже почти полностью успокоившись.
— Нет, Джереми, это ты тот, кого я ждал, — ответил мне мой новый собеседник.
— Что ты имеешь ввиду? — удивленно спросил я.
— То, что я давно ждал тебя, ждал, когда же ты, наконец, сможешь побороть себя, чтобы совершить столь отчаянный шаг, направленный на встречу с тем, с кем не каждый хотел бы встретиться, — ответил мне собеседник.
— Но какая тебе от этого польза? — смутился я.
— Мне достаточной той пользы, которую получишь ты, встретившись с тем, кого ты так долго и упорно избегал.
— Разве я тебя избегал, мне кажется, что я сразу попытался найти какое-то решение, дабы встретиться с тобой. Я вообще долго и усиленно пытался организовать это знакомство, что у меня в итоге получилось.
— Долго? Сколько же ты шел к этому? — спросил Сказочник.
— Ну я уже вторую неделю полностью погружен в этот процесс, направленный на поиск встречи с тобой, — ответил я.
— Джереми, сколько тебе лет? — спросил мой собеседник.
— Тридцать восемь, но какое это имеет значение?
— Тридцать восемь лет, из которых лишь две недели были направлены на то, чтобы встретиться со мной. Так скажи мне, Джереми, что ты делал оставшиеся тридцать семь лет и одиннадцать с половиной месяцев? Если мы так и быть, округлим твой возраст до ровной цифры.
— Я жил, мистер Сказочник, все это время я посвятил жизни.
— И какую же часть из этого времени ты потратил на жизнь?
— Всю! Каждый день, пролетавший перед моими глазами, был посвящен этой жизни.
— Ты верно подметил, что день пролетал у тебя перед глазами. Что же было в эти годы такого, что ты бы мог назвать жизнью?
— Я многого добился, поднялся по карьерной лестнице, обрел семью…
— Погоди, Джереми, не продолжай, — прервал меня собеседник. — То есть ты считаешь, что, работая на специальности, которая тебе