глубоко вздохнул.
– Умный ты хлопец, – сказал он с отеческой нежностью. – И очень верно ты заметил, что полицаи из местных жителей – это продолжение Гражданской войны. Нам, коммунистам, горько признать, что рано мы победу праздновали. Может, и правы были некоторые, кто ругал нас за то, что мы не так боролись, как следовало, а порой и не с теми. По крайней мере, отчасти. Теперь вот фашизм полмира под себя подмял, а фашисты – это ведь прямые наследники белогвардейцев. Итальянские и испанские фашисты этого даже не отрицают. Значит, где-то мы дали слабину, раз враг так поднялся. Это признать приходится. Но не это сейчас главное. Самое главное, что мы, коммунисты, понимать обязаны, это то, что замахнулись мы на невиданно великое дело, а в великом деле и сопротивление соразмерно. Ведь мы всему старому и косному вызов бросили. А это война. И вот пришёл враг. Ведь это он на наш вызов ответил! Нам теперь победить надо любой ценой.
Виктор вспомнил свой довоенный разговор с братом Мишей о главном враге коммуниста. Не о том, который снаружи, а о том, что внутри. Да, это было непросто. Не всё говорилось вслух, и, как знать, всегда ли это было оправданно. Держать людей за серую массу, неспособную разобраться в сложной жизненной реальности, и в то же время требовать от них массовой сознательности – это, следует признать, не вполне честно. Но пришла пора не на словах, а на деле отделить главное от второстепенного. И забыть о всякой мелочности. И может быть, сполна расплатиться за ошибки. Не факт, что именно за свои. Это и значит – не мелочиться. Пришло такое время…
– Да, Иван Михайлович, я понимаю, – ответил Виктор.
– Очень точно, товарищ Яковенко! – обратилась к командиру Галина, перевязывая на голову белую косынку. – Вы так сказали, что у меня прямо мороз по коже! Вызов врагу. У меня, знаете, в первые дни войны перед глазами словно парад физкультурников на Красной площади всё шагал: и хлопцы, и девчата там такие красивые, сильные, здоровые, задорные! Точно как вызов всему замшелому старью, всей гнили мира! И вот она, эта гниль, вдруг оделась в сталь и явилась несметным войском на нашу землю. Победим мы – победит весна на земле. Мы за нашу Советскую Родину сражаемся, а значит, за будущее всего мира. А враг наш ставку сделал на всё подлое и тёмное в людях, на всё рабское и скотское. Не зря фашисты в оккупированных городах и сёлах церкви открывают: молитесь, мол, своему богу и скажите спасибо фюреру! Им снова религия понадобилась, чтобы людей превратить в стадо баранов! Я как подумаю, сколько крови людской пролито из-за этого религиозного дурмана, такое зло берёт! А в Средней Азии сколько девчат-комсомолок погибли за то, что хотели учиться, а не быть проданными в жёны богатым баям своими родными отцами! Неужели же они зря отдали жизни ради лучшего будущего тех, кто идёт по их стопам? Неужели мы, советская молодёжь, допустим, чтобы наш единый советский народ враги растащили по национальным хаткам при помощи религиозного яда?!
– Не дойдут фашисты до Средней Азии, Галка, слышишь! – горячо воскликнул Яковенко. – Ты даже думать забудь об этом! И ничего у них с религиозной отравой не выйдет, просчитались они! Идут в церкви молиться одни только старые бабы, да и молятся-то они не за фюрера, а за сыновей своих, что на фронте против фюрера воюют. Вот тут-то Геббельс точно маху дал!
– А я думаю, верующие к оккупантам лояльнее становятся после того, как те для них церкви открывают, – заметил Виктор. – И это уже вызов нам. Потому что люди сбиваются в стадо и слушают древние сказки только тогда, когда им не хватает живого примера перед глазами, как не быть овцой. Когда люди видят настоящих героев, способных спокойно смотреть в лицо смерти, им становится стыдно скулить и жаловаться своему богу. Они уже не могут не понимать, что в их боге больше нет силы, если мы, коммунисты и комсомольцы, делимся ею с ними.
Командир Яковенко смотрел на своих молодых бойцов с нескрываемым восхищением.
– Ай, добре! – не удержался он в порыве чувств от ласкового украинского слова. – Не просчитался же я с вами, когда взял в отряд! С такими сознательными бойцами любое задание по плечу! Только, молодчины мои, вы уж себя берегите. Это приказ! Понапрасну рисковать жизнью строго воспрещается! Потому как если с нами что случится, вся подпольная работа на вас останется: и пропаганда, и личный пример.
– С кем «с нами»? – насторожилась Галина. – Что вы такое говорите, Иван Михайлович?
– Да я и Наде уже говорил, – мягко улыбнулся Яковенко, но тут же прибавил серьёзно: – Нужно ко всему быть готовыми, Галя. Вы – подпольный обком комсомола. Если взрослые выбывают, долг молодёжи заменить их в борьбе. А случиться может всякое. Не нравится мне эта история с группой Литвинова! Сколько ни ходим – никаких следов. Сдаётся мне, что-то у них стряслось. Эх, спешили мы, когда людей в отряд набирали! Может ведь такое быть, что затесался кто-то ненадёжный, а то и вовсе… Ладно, айда! – оборвал он себя на полуслове, поднимаясь на ноги. – Отдохнули, двигаемся дальше! Пойдём пока берегом.
Галина и Виктор тронулись в путь за командиром, а мысли их были заняты его внезапным откровением и одним-единственным словом, так и не произнесённым вслух.
Берегом идти было легче, чем по голой степи – близость воды давала жизнь деревьям, чья тень укрывала не только от солнечного зноя, но и от посторонних глаз. Здесь, в прибрежной лесополосе, было неплохое место для временной партизанской стоянки. Поэтому командир Яковенко и совершал уже в третий раз обход округи вниз по Донцу.
Разгромленная база
Участки леса в этом районе попадались нечасто, да и лесочки были негустые. Что и говорить, сложная местность для партизанской войны! Тут группе в десять человек непросто найти укрытие, чтобы долго оставаться незамеченными, а уж если проявлять активность, сидеть на одном месте никак нельзя. Однако за все дни поисков никаких следов группы обнаружить не удалось, не было даже слухов, по которым можно было бы судить о её существовании. Подозрения командира Яковенко превращались в тягостное предчувствие. Донец манил небесно-синей водой, сверкающей солнечными бликами, но именно предчувствие и не пускало, тянуло назад, всё дальше от реки и глубже в перелесок, и Виктор уже едва улавливал освежающие пары в знойном воздухе. И когда Яковенко скомандовал уходить от Донца вправо, именно Виктор оказался