Читать интересную книгу Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма - Георгий Голохвастов

Глава двадцать пятая

Сначала где-то вдали за стеною,Потом всё ближе, раздались шаги, —Не топот стражи, не поступь слуги:Ступает кто-то походкой иною,Воздушно-легкой, почти не людской.И вот, отброшен поспешной рукойЗавесы полог у двери за мною.

Склоненный взор отведя от стола,В широком кресле я к дереву спинкиСвой стан откинул. Царевна вошла,Почти вбежала… В лице ни кровинки,Страданье в бедных прекрасных глазах…И, встретясь взглядом со мною, в слезах,Дрожа, упала она на колени,Лицо по-детски стыдливо укрывВ моем хитоне; рыданий наплывПрорвался плачем… Вечерние тениСгущались грустно, и бледным пятномЧуть брезжил запад. Вдали за окномСмеялись звуки хмельных песнопений,Тревожа душу и мысль наводяНа мрачный облик безумца-вождя.И я в защиту царевны смятеннойОт этой жизни, грехом полоненной,От власти злых оскверняющих сил,Молясь, на кудри головки склоненнойУставно руки крестом возложил.

И тих был шепот: «Учитель, мне больно!..Души не смею открыть никому!..Не знает мать — я пришла самовольно:Могу признаться тебе одному!Меня поймешь ты, простишь сердобольно…С участьем теплым ты слушать привыкЛюдских сомнений мятежный язык…

Наставник добрый! Измучена, смятаДуша страданьем… С недавней порыБезумье в сердце!.. Царевича… брата…Люблю… люблю я… не чувством сестры…

Признанье страшно! Но я виноватаПомимо воли… без умысла зла:Любовь, мечтами щедра и богата,Явилась тайно… без спроса пришла!

Дыханье чуждой, неведомой волиЯ чую в чувстве, связующем нас…Так нужно ль… должно ль, чтоб мы поборолиСудьбы веленье, чтоб в пепле угасСвященный пламень, зажженный не нами?..И то, что в небе горит письменами,Разрушить вправе ль закон наш земной,Встающий грозно меж нами стеной?!.»

Лились признанья, и в них, за словами,Роптала юность, со всеми правамиЛюдской природы, со страстью в крови,С борьбой меж долгом и зовом любви.

Внимал я молча. Но сердцем аскетаПодслушал больше, чем выдал рассказ:Царевна билась во тьме без просвета.Прося напрасно от жизни ответа.То Дух Соблазна внушал ей не разРассечь, как узел, насилье запрета;Был вкрадчив голос: «Борись! Уповай!Восстав, вступи в завоеванный рай!

Люби! Уж близко счастливое время,Когда другое, свободное племяПозор любви безнадежной поймет,Поймет, что святы и вечны обеты,И гордо свергнет людские запреты,Как ржавых уз утеснительный гнет.Тогда твой подвиг, как дань искупленья,Прославят вольных людей поколенья!»

То совесть в сердце будила укор:«Беги сомнений! Гони искушенье!На вас накличет бесславный позорСоюз преступный; а кровосмешенье —И стыд глубокий, и гибельный грех!»И жутко было, украдкой от всех,Сгорать царевне в тоске безглагольной,Желать свершенья несбыточных грез,Потом терзаться душой богомольной,Гасить ручьем унизительных слезБезмерный ужас пред страстью крамольной,И вновь мечтой упиваться безвольно,Опять любовью безумно гореть,Сплетая скорби и ревности сеть.

Как гул весенней грозы, прозвучалоДля слуха старца простое началоЛюбви несмелой двух юных сердец…Но близок был неизбежный конец.Царевны голос вдруг дрогнул: «Отец,Я днем минуты покоя не знаю,В ночи не сплю и томлюсь до зари…Иду над бездной по самому краю…Благой учитель!.. наставь… умудри!..

Хочу расстаться с житейской шумихой,Уйти в тот мир, где соблазн побежден,Где подвиг жизни светло сопряженС покоем сердца, с молитвою тихойСредь сонма чистых и набожных жен:Близ храма, в келье, греху недоступной,Простясь навеки с любовью преступной,За брата-друга, как друг и сестра,Молить я буду бессмертного Ра.

Я верю, даст мне согласье родитель.Но мать-царица… Мне страшно, учитель!Я знаю, сердце я ей разобьюСвоим решеньем. Исполни моюМольбу, наставник: твои назиданьяВ печали могут царице помочь.Пусть мать простит недостойную дочь,И пусть отпустит меня без рыданьяНа трудный искус святого пути…Тогда лишь будет легко мне уйти!»

Царевна смолкла. Стенные триптихи,В лучах лампады торжественно-тихи,Мерцали, тайны мистерий шепча.И миг короткий, как взмахом меча,Отсек былое: закрыта страница,Не будет завтра, что было вчера…

Царевна встала. — «Дерзай, голубица!Да будет воля великого Ра:Блажен, кто высшим призваньем взыскуем!..»Петух протяжно пропел вдалеке…Царевна, быстро припав поцелуемОпять походкой, так мало похожейНа шаг плотских человеческих ног,

Глава двадцать шестая

Луна высоко. Чертог мирозданьяВ сиянья бледном светлы очертаньяПостроек древних; и каждого зданьяТяжелый очерк, как сон, повторенГустой, на землю отброшенной тенью.Со светом тени играют в саду.И я, подобен ночному виденью,В одежде белой бесшумно иду.

В далекий угол уснувшего садаВедет тропинка. Блеснула оградаИз белых глыб, освещенных луной,И я стою пред намеченной целью:В стене я камень нажал потайной;Он дрогнул тихо, и узкою щельюОткрыл глубокий и черный провал.Слегка нагнувшись, вошел я и сталВо тьме над спуском крутым к подземелью,А камни входа беззвучно за мнойОпять сомкнулись стеною сплошной.

Зажег я факел. И в царстве подземномБыл странен отблеск земного огня,Как в узах сущим — в их мрак тюремномНесмелый проблеск далекого дня.

С трудом сходя по ступеням истертым,Ступал я в мокрый безжизненный мох;В лицо, как склепа разверстого вздох,Дышала плесень дыханием спертым;А там, где узкий змеился проход,Звенели капли сочащихся вод.

Под влажным, низко нависнувшим сводомЯ шел неровным извилистым ходом,Везде встречая промозглую муть.Но вот шаги зазвучали по плитам,И скоро вывел расширенный путьМеня к пещере — к цветным сталактитам,В укрытый в недрах земных и лишь нам,Жрецам верховным, доверенный храм.

Гигантский купол над тихой пещеройЛегко и стройно царил полусферой,Как темно-синий ночной небосклон;Под ним, в кругу самозданных колонн.Из недр двухструйный источник пещерныйФонтаном бил чрез расщелину скал.И двух потоков напев равномерныйКак смерть баюкал, как жизнь пробуждал.Ключи раздельно стекали в цистерны,В цистерны-чаши: в одну, как в потир.Вода Живая, синей, чем сапфир.Струилась звучно, как песня благая;В другую, точно в могильный сосуд,С печальным звоном по камню сбегая,Вливался Мертвой Воды изумруд.

Вокруг цистерн, меж колонн — саркофаги;И в них, нетленно-немые жильцы.Казалось, спали великие маги.Мои предтечи — Ацтлана жрецы.Не слыша хода веков быстротечных,В базальте черном открытых гробницДремали старцы в бинтах плащаниц,Храня под тенью тиар трехвенечныхБлаженный отсвет всех таинств предвечныхВ чертах застывших, но радостных лиц.

Теперь, томимый сомнением жутким,Пришел я, младший, в их вещий синклитИ вновь, как встарь ученик-неофит,Поведал просто наставникам чуткимВсё то, чем сердце горит и болит.Свои печали о жалком паденьиЛюдского рода в пучину страстей,Свой страх неясный за царских детей,Со светлой тайной в двойном их рожденьиИ с темной тайной любви их земной, —Я все открыл им в молитве одной.Отрадно стало. От скорби раздумийУшел я в мир созерцанья и вслухЗапел пред сонмом внимающих мумийПсалом, целебно врачующий дух:

В речи нашей есть таинственныйИ поистине единственныйДивный Звук — всех звуков Мать!Все, что выражено, сказано,Всё с его природой связано,Бытием ему обязано,Может только в нем звучать.

И всё то, что нам не явлено,Здесь без отклика оставлено,Плотью Слова не оправлено, —Всё уже таится в нем:Всё в нем кончено и начато,И горит — предвечно зачато —Жизни будущей огнем.

В звуке этом — Космоса основа,Суть миров и жизни вечный дух:В нем, в Одном, всю тайну Трех и Двух,Как скрижаль, таит строенье Слова.

Если цель — познанье Божества,То один и два в трезубце звука, —Как трех струн тугая тетиваС двух концов в одном изгибе лука,А душа — пернатая стрела.Повторенный вновь, опять и снова,Ввысь уносит зов певучий Слова:Всех молитв в нем древняя хвала,В нем всех гимнов пламень величальный,Весь Завет святых и строгих дум,В нем — Он Сам, Бессмертный, Безначальный,Три в Одном, Кого зовут АУМ.

В слове едином — три буквы, два слога:Образ Триады, звучащий триптих.Напечатлейте на душах своихЗвук, словно Лик Триединого Бога!Сердце пылает, безмолвствует ум, —Истинно, истинно, это — АУМ!

Звук тот Самим Божеством своеручноВписан в творенья, как Имя Творца,Чтоб триединство святого ЛицаНам, как глашатай, вещал он трехзвучно.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

В нем отражен, возвещен и прославленТот, Кто в движении всего — недвижим;В нем Непостижный душе постижим,В нем Непроявленный сердцу проявлен…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

В потустороннем вне времени Сущий,Здесь Он — и время, и все времена;В слитности бдения, грезы и сна,Он — Настоящий, Прошедший, Грядущий…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Житница Он живоносного корма,Вечный источник живого питья,Светоч извне и внутри бытия,Дух и материя, имя и форма.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Как в серебристую ткань паутиныТворчески нить источает паук,Так Триединый Зиждительный ЗвукВ пряжу творенья вплетает Единый…И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Всюду, во всем Он в мирах неисчетных;Всё от Него, как огонь от огня;Сам же, как пламень, единство храня,Чужд Он ущерба от искр быстролетных.И да молчит человеческий ум,Ибо, воистину, это — АУМ!

Птицей нисходит Он, лебедем белым:С Ним улетев, переходит мечтаГрань, где Душа Мировая слитаВидимым Целым с Невидимым Целым…Может ли это постигнуть наш ум?!Истинно, истинно, это — АУМ!

Добрый же путь нам при странствии новом,Путь по Ту Сторону, к Свету сквозь Тьму,К лону блаженства с Божественным Словом:Слава Ему! Поклоненье Ему!Мир Его — миру, и всем, и всему.

Глава двадцать седьмая