Глава двадцать седьмая
Молчит пещера при факеле дымном;Внимают старцы в холодных гробах,И тихо брезжат, будимые гимном,Улыбки счастья на мертвых губах.
Я словно таю с волной звуковою;Наплыв забвенья отраден челу.Тройное Слово двойной тетивоюМетнуло душу мою, как стрелу,И метко ранил Единую Цель я:Постиг, и близко восшел к Божеству.Ни жизнь… ни смерть… Это — сон наяву…Вдруг светом вспыхнул весь свод подземелья —Пугливо мрак побежал по низам,Дыханьем жизни повеял бизам,И раньше взору незримая кельяВ стене пещеры открылась глазам.
Подняв свой светоч и стоя у входа,Взглянул я внутрь. Вековых паутин,Густых и серых, лохмотья со сводаСвисали дико, как пряди седин.
Покрыла пыль беспощадная слоемПрестола глыбу; ползучая ржаИзъела утварь. И мертвым застоемДышала келья. Вошел я, держаВысоко факел. И в трепете слабомЕго огня, мне навстречу взглянулИз мрака кто-то, с недвижным осклабомСведенных жалкой улыбкою скул:
Костяк бездушный сухого скелетаЛежал во прахе, поверженный ниц,И череп, страшный при отблесках света,Глядел кругами зиявших глазниц.
Кто он, затворник? Кто путь запрещенныйВ подземный храм к усыпальнице зналИ в тесной келье, в расщелине скал,Кончину встретил? Какой посвященный,Забытый всеми во мраке времен,Вблизи гробниц погребенья лишен?
«Не ты ли это, пророк, чьи реченья,Как угли, сердце восторгом мне жгли?Не ты ль, исполнив обет отреченья,Укрыл в утробе родимой землиБессмертья тайну, чтоб в дни заточеньяИзжить в безмолвном и темном гробуСвященный страх и сомнений борьбу?
И здесь, где годы в молчаньи провел тыОдин с Виденьем Великим твоим,Не жив ли, — вечен, как мысль, хоть незрим, —Тот Дивный Образ? Мне череп твой желтыйГрозит ли, молча, всё так же таяСлова Завета — ключи бытия?Иль, рад пришельцу, ты хочешь беззвучноШепнуть о том, что, как раньше, теперьИ в самой смерти с тобой неразлучно?..Так дай же знак мне и тайну доверь!»
Склонясь к скелету, я благоговейноГлавы коснулся. И факела светУпал на скрытый в пыли амулет,Чуть-чуть блеснувший цепочкою шейной.
Я поднял древний святой талисман;Взглянул… и вздрогнул… и выпрямил станРазгадку тайны пещера дала мне!
Обточен камень — овалом яйца,Как символ жизни. Рисунок на камнеИ надпись гимн мастерского резца.
Очерчен тонким и смелым наброском,Бесстрастно-светлый и радостный БогСидит, прекрасный, на лотосе плоском,Со сгибом накрест подогнутых ног.
Вкруг торса Бога бессчетные рукиЛежат сияньем, как Солнца лучи,И держат руки — возмездия луки,И держат руки — победы мечи.Двоясь, троясь, умножаются ликиВ Едином Лике Владыки владык,И негу грезы, как отсвет великий,Хранит срединный восторженный Лик.
Пред этим Ликом, как будто в приливеТомлений пылких и жгучих услад,Вновь Лик, но женский, откинут назад;И в нем, как в странно двоящемся диве,Опять сияет всё то же Лицо.А рук сплетенных двойное кольцоСвое же тело сжимает в порывеТой мощной страсти, когда, как звеноВ цепи бессмертья, два тела — одно.
Могучий, яркий и необычайныйСвященный Образ безо бразной Тайны!И к ней всесильно я был приобщен,Едва, при вспышках дрожащего света,Прочел по краю яйца-амулетаЗавет великий в насечке письмен:
«Когда дерзнете вы, Божие чада,Стыда одежды во прах растоптать,Как осень топчет ковер листопада;Когда не плоть и не женщина-матьДаруют вашим младенцам рожденье;Когда спаяет двоих единенье,И двое будут одно, как в зерне,Как в круге, слитом из двух полукружий;Когда всё станет внутри, как извне,Одним и тем же внутри и снаружи;Когда, ни женским, ни мужеским став,Мужское с женским сольется бесследно, —Тогда лишь Жизнь воссияет победноИ Смерть лишится насильственных прав».
Глава двадцать восьмая
Так вот разгадка! Вот — Степень Седьмая:Завет Триады, Завет Золотой!В нем двое, слитно-раздельной четой,Крещенье Духом Живым принимая,Приемлют сущность Творца и венецБессмертья — в светлом уделе Единства.В лице Едином — Творящий ОтецИ Дева-Мать, красота материнства, —Вот Образ Божий!.. Зиждитель-ТворецТаким Свой Лик начертал во вселенной;Его Он сделал печатью всегоВ мирах, возникших для жизни нетленной.Таким же хочет Он видеть ЕгоВ Своем подобья земном… И от векаТаким задуман был лик человека.
Не знал я Солнца! Я знал лишь лучиВ мерцаньи истин, мне встарь возвещенных;Поднесь в руках у былых ПосвященныхОт Тайны Тайн оставались ключи;Проклятье в розни людской изначальнойЯ только чуял душою печальной,Как свет сквозь пленку опущенных век;Для скорби, смыслу творенья враждебной,Искал я тщетно разгадки целебной,И мне — титан и пигмей — человекКазался в мире ошибкой волшебной.
Несчастный, с гордо подъятой главой,С душой бессмертной небес отщепенецИ с бренным телом земли поселенец,Меж них на грани он стал роковой,Равно обеим и чуждый, и свой,Равно обеим и враг, и союзник.В нем двух стихий непрерывна борьба.Двойная сущность — двойная судьба:То гений вольный, то скованный узник,То лик владыки, то облик раба,То пламень мощи, то пепел бессилья;Душа в оковах телесных слаба,И плотью — духа опутаны крылья.
Томим, как жаждой, немеркнущим сномО славе прошлой, он смел и тревожен,Могуч и жалок, велик и ничтожен;Земной в небесном, небесный в земном,В себе мирит он бессмертное с тленным,Хотя враждует в нем вечность с мгновенным.И слепо ищет он в мире страстейК отчизне прежней с чужбины путей.
Теперь мне ясно! В укладе вселенскомНаш мир — изъятие: здесь тленный раскол,Здесь часть мертвеет в мужском или в женском,Здесь корень зла — унизительный пол.Он жжет, как уголь, в огне раскаленный…И плоть бунтует… А дух раздробленныйНайти стремится отъятую часть:Людей терзает, как неутоленныйИ алчный голод, бесплодная страсть.Единства в духе путем совершенстваНе ищет смертный. Но всем существомСлиянье чтит, как источник блаженства,Как путь к союзу его с БожествомИ ключ к бессмертью, во славу главенстваНад целым миром, над всем естеством.
И жаждут люди, в мечте ненасытной,Себе единства вернуть благодать,Как Образ Божий, в себе воссоздатьМужское с женским в гармонии слитнойИ жизни здешней разлад поборотьОргийным сплавом двух душ через плоть.
Но ложно счастье неполных соитий,Обманчив призрак плотского сродства:Сгорев в недуге любовных наитий,Мгновенно рвутся общения нити,Заветной связи достигнув едва.И, словно мзда по закону отмщенья,За миг бессмертья — вновь смертный распад,И вновь глухая тоска разобщеньяТомит острей после кратких услад.
Увы! Вступая в союз свой непрочный,Не знают люди, что первоисточныйРодник Бессмертья есть Девства родник,Что чудом Девства Божественный ЛикВ своем бессмертьи царит, непорочный:С утратой Девства, как хищник полночный,Смертельный яд в человека проник;Жена, однажды понесшая в чреве,Для духа — только оковы и груз;Зародыш тленья — в любовном посеве,В плотском зачатьи — с могилой союзИ смерти песнь — в колыбельной напеве…Погибель миру в плену этих уз,Его спасенье, воистину, в Деве!
Глава двадцать девятая