Гриз она хорошо различает в танце пальцев над пробирками страстное нетерпение. Желание поднять пациента с кровати, исцелить, позаботиться… впрочем, Аманда скажет — это желание найти разгадку яда.
— Как скажешь, сладенькая — тем более, что это так таинственно, — она опять говорит на общекайетском, и каждое слово сочится густой отравой. — Только как бы нам не потратить усилия зря. Ты же помнишь, кто дал ему этот яд. Скажи, как по-твоему: стал бы тот человек посылать врагу яд, который имеет противоядие?
С кровати доносится тяжкий стон: Йеллт Нокторн, бывший красавец и дамский угодник, наконец-то осознал, к чему его приговорили. Извивается на кровати, хрипло, задушенно воя, пальцы в язвах терзают простынь.
— Что угодно… что угодно… что угодно…
Прибежавшая на жуткие звуки Эльда начинает плакать, лекарь-травник тоже вбегает — и суетится вокруг. Так что они уходят почти незамеченными и не прощаясь.
Не разбрасывая ложных надежд напоследок.
И всю дорогу обратно к «поплавку» Гриз молчит и пытается думать о человеке, облачённом в ненависть и во всемогущество. О том, кто любит котов и удары в спину. Кто разит ядами и недомолвками. О человеке с тремя гербами и вечно скрытой ладонью.
Пытается — и не может: мешает приставучая ярмарочная песенка.
Глава 7
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
Хей, Дженни, Дженни, хей!
Тридцать три куплета — и бесконечность догадок о том, кого же любит Дженни. Благородного Мечника? Пирата, а может, разбойника? Жреца, рыцаря, короля?
Тридцать три куплета — и две строки после них, как ответ. Вот только никто обычно не допевает до последних строк длинные песни.
В песнях и в сказках важнее история. Поиск достойного. Прекрасного принца.
В коридоре у комнаты Касильды Виверрент прогуливаются люди с неприметными лицами. Уважительно кивают и не покушаются на дверь.
За дверью — первая линия обороны. Дремотно-вялые служанки с вышивкой, книгами, сплетнями…
— Вы все свободны, — сообщает Гриз. — Можете возвращаться к своим обязанностям.
В комнате Касильды ей навстречу вскакивает Янист, всем видом кричит: «Узнали что-нибудь?»
— Я потом расскажу, — отвечает Гриз. — Мел, займитесь остальными веретенщиками.
Следопытка фыркает: «Давно пора!» — и уволакивает Олкеста с собой.
Лицо Касильды Виверрент бледно и спокойно. Дышит ожиданием.
— Что-нибудь можно различить? — спрашивает Гриз у Уны.
— Я не… не очень. Она бродит… кажется, среди оранжерей. Огромных, только тёмных… там повсюду цветы, фонтаны, зеркала… а выхода нет, и она совсем в них запуталась. И там как будто есть голоса. Зовут её, манят… Они… вроде как ласковые, такие усыпляющие…
Голос Уны становится дремотным — сколько девочка уже использует свой Дар без перерыва?
— Да… а ещё там ответвления, и иногда в них как будто кто-то стоит. Там была девушка — такая, с золотыми волосами…
— Королева Арианта.
— Да, наверное… и этот… Йеллт Нокторн? И Хорот Эвклинг Разящий — я… я его портрет в газетах видела… и ещё остальные… и все её зовут, но она… будто кого-то ищет. Только она как будто не помнит, кого, я и не знаю — кто это может быть…
— Лучший из людей, — отвечает Гриз тихо. — Спасибо за всё. Тебе нужно поспать, Уна. Пока не нужно больше смотреть чужие сны. Можешь пойти к себе.
Уна недоверчиво глядит из-за завесы волос, выходит нерешительно, с оглядкой. Гриз ей вслед выстукивает всё тот же развесёлый мотивчик: «Хей, Дженни, Дженни, хей!»
— Понадобится барьер целителя, Аманда.
Аманда ничуть не удивляется. Извлекает артефакт из неизменного кофра, помогает установить — по комнате словно растекается лёгкая бирюзовая дымка. Полная непроницаемость от магии. В том числе от всех видов прослушек.
— И мне нужно, чтобы ты была в соседней комнате. Присмотрела бы… если что.
Травница деловито кивает. Собирает нужные ингредиенты, баночки, складывает в кофр. Пощёлкивает пальцами: так-так, ещё листья подлунницы, они были в пакетике…
— Мне сказать тем, в коридорах? — вопрос звучит мимоходом и совсем невинно. Аманда встречает взгляд Гриз и сочно улыбается алым ртом.
— Я знаю все тридцать три куплета той песни, утренняя моя. И две последние строки тоже.
Гриз приподнимает брови: и что скажешь обо всём этом?
— Нойя любят риск, любят безумие. Ты идёшь на безумный риск, сладкая, — разве я могу это не одобрить?
И выходит, посмеиваясь и напевая о Дженни и её малорослом муже.
Гриз вздыхает, прислоняясь лбом к бежевым кружевным обоям. Осталось совсем немного времени.
Стук трости за дверью — неожиданный и быстрый, будто старинные часы. Раз, потом два, три — стук разбавляется быстрыми, неровными, почти неслышными шагами.
— Госпожа Арделл, — насмешливо говорит Шеннет от двери, — как поживает моя драгоценная женушка?
— Становится хуже, — отзывается Гриз, плотно прикрывая дверь и бросая в щелку Аманде: «Смотри», — Мы ведем поиски тех, кто… был близок к ней.
Взгляд Хромого Министра скользит по лицу жены, задерживается на бледных, плотно сомкнутых губах.
— Ее любовников, госпожа Арделл, к чему все эти недомолвки. И…?
— Сон уже вошел в ту стадию, когда требуется поцелуй человека, чувства которого взаимны.
— Иными словами — вам нужен не просто тот, кто любит ее, но кого еще и она любит? — Шеннет встряхивает седой головой. — Это все напоминает древние баллады. Что же вы предпринимаете, госпожа Арделл, чтобы вернуть мою дражайшую супругу к жизни?
— Предприняла, — быстро и тихо отвечает Гриз. — Дверь закрыта, на комнате барьер целителя. Никто ничего не увидит и не услышит. Осталось последнее.
Улыбка в глазах Эвальда Шеннетского гаснет.
— Последнее?
— Последнее, — шепчет Гриз Арделл и делает шаг в сторону с его пути. — Ваша жена умирает. Торопитесь.
Маска лжи сползает с лица Хромого Министра еще до того, как она произнесла это слово. Стирается, опадает прахом, оставляя бледность и волнение. Взмах ресниц — и у него другие глаза, короткое сжатие губ — и на лице проступают тревога, смятение… и другое, более глубокое чувство.
Чувство, в котором нельзя заподозрить Эвальда Хромца. Если, конечно, вы не безумная Гриз Арделл.
Тихо стучит трость, которую Шеннет поставил у кровати, опускаясь на колени рядом с изголовьем жены. Словно перед киотом с изображениями древних божеств — и ее волос он касается с таким же благоговением. Пальцы, в которые вселилась дрожь, осторожно гладят ее щеку.
Наверное, сказочники сказали бы — все неправильно, — думает Гриз Арделл, глядя, как он поднимается, чтобы прижаться губами сначала ко лбу жены. Они сказали бы — прекрасная принцесса должна быть более юной. Облаченной в бальные одежды и возлежащей на хрустальном ложе. А тот, кто преклонил перед ней колено — он не может быть презираем, не может носить