трость, не должен быть седым, будто старец. А я сказала бы — это правильная сказка. Пусть ее губы бледны. Зато его — горячи. И дрожь пальцев, и мелькнувшие в глазах слезы — настоящие.
И разве не важнее всего то, что в ответ на ее поцелуй на ее щеки медленно, по капле возвращается румянец?
И с покрасневших губ медленно, тихо слетает то, что чуть не запечаталось на них навсегда:
— Эв…
— Я, Касси, — шепчет самый могущественный министр Кайетты, улыбаясь вымученной улыбкой. — Я здесь. Пора просыпаться.
— Эв, там было… — она опять прикрывает глаза, но тут же приподнимается с усилием, затрепетав ресницами, пытаясь сделать так, чтобы лицо мужа не расплывалось перед ней. — Такие странные сны. Они манили… звали… Только среди них не было тебя.
— Это потому, что я здесь, Касси, — он берет жену за руку и подносит к губам ее ладонь. — Просто я ждал тебя здесь.
— Эв, — она видит Гриз Арделл и вздрагивает, тревожно приподнимается, — как же…
— Все хорошо, дорогая, не волнуйся. Тихо… тихо. Тебе нужно отдыхать.
Голос Шеннета мягок, но Гриз чувствует вдруг усталость. Думается вяло: найти бы веретенщика, вложить ему палец между челюстей. Да, госпожа Виверрент — вам нужно отдыхать. А мне нужно придумать, как избежать смерти от рук вашего мужа, чью тайну я случайно раскрыла.
— Поцелуйте ее еще раз, — тон сухой и лекарский, комок в горле лучше всего растворяется именно в таком. — Я отвернусь. Думаю, у вас есть минут десять, пока ни у кого не возникли вопросы.
Ей приходится созерцать дверь минут семь, прежде чем из-за плеч не раздаётся бодрый голос Эвальда Хромца.
— Госпожа Арделл, думаю, нам с вами нужно побеседовать ещё раз. Может быть, чаю?
* **
— Как вы узнали? — интересуется Шеннет.
Его глаза кажутся чересчур синими — потому что Гриз вместе с Хромым Министром сейчас сидят в Сапфировой гостиной.
Гриз предпочла бы разговаривать с тем Эвальдом Шеннетским, которого видела минут десять назад. Но по пути в Сапфировую гостиную от мужа, измученного тревогой за жизнь жены, в нем не осталось больше ничего, и беседовать приходится с Хромым Министром.
— Господин Шеннетский…
— О, можно просто Эвальд. Если правду говорят, что близкий человек — тот, кто знает твои секреты… то вы внезапно стали мне ближе, чем половина моих так называемых друзей. Так я настолько плохо скрываю чувства?
— Если хотите — назовите это интуицией. И потом, вы скрывали свои чувства даже слишком хорошо. Но тогда зачем вы хотели остаться с женой наедине? Вы ведь не могли не понимать, что она умирает. И если бы вы хотели ее смерти — вам было бы достаточно отойти в сторону. Эвальд.
— Да, — говорит Хромой Министр с легким сожалением, — я-то полагал — вы не обратите внимания. Скажите, жизнь Касси теперь…
— Думаю, вне опасности. Если, конечно, веретенщик не нанесет еще один удар, но и в этом случае у нас ведь есть надёжное средство. Однако Касильде в любом случае безопаснее под присмотром… — она встречает вопросительный взгляд Шеннета и добавляет тихо: — Я отвечаю за Аманду, она… будет молчать об обстоятельствах выздоровления Касильды.
— Молчаливая нойя, честная нойя, верная Диаманда Энешти… госпожа Арделл, вы так странно влияете на людей.
Гриз берет кружку — тонкую, с искусно выписанными синими птицами. Вдыхает травяной аромат и задумчиво глядится в насыщенные коричневым глубины чашки.
Напоминает себе — если вдруг захочется спать или вдруг сведет тело… ну что ж, ты сама приняла этот вызов.
— Нет, я проще отношусь к противоречиям человеческой натуры. Например, допускаю, что тот, кого считают бездушным, может любить.
Чаю хочется нестерпимо, но жить хочется еще больше. Парок от кружки невинно поднимается в воздух. Дразнит ароматом.
— Там нет яда, — смешок у Эвальда Шеннетского — мальчишеский, заливистый. — Честно. Хотите — могу отпить первым. Послушайте, я не собираюсь устранять вас, или нойя Энешти, или кого бы то ни было из вашей группы, хотя, может, кое-кого и стоило бы — исключительно ради вашего блага. Но я не разбрасываюсь людьми, и выбор останется за вами. Я скорее имел в виду, что вам придется обсудить с нойя Энешти — как мы объясним внезапное выздоровление моей супруги.
Гриз Арделл делает осторожный глоток. Терпкий вкус багульника проливается внутрь теплом, дарит силу.
— Вы, конечно, полагаете, что слухи о веретенщиках и смертях слуг всё равно просочатся…
— Больше половина персонала замка эвакуирована, и не на всех есть кровный обет тайны.
— Значит, при дворе могут узнать и о том, что Касильда была укушена. Тогда… скажем, отыскался тот, кто любит Касильду по-настоящему, и мы сумели тайно привести его в замок. Воспользовавшись вашим… ну, не знаю, отсутствием.
— Зыбко, — отзывается Шеннет, откидываясь в кресле. — В то, что вы сумели обставить меня — двор поверит в последнюю очередь. Вы уж извините, но я тут вроде как вселенское зло.
Чашка звякает о блюдце, Хромой Министр поднимает глаза и обнаруживает, что Гриз Арделл смотрит на него трудноопределимым взглядом.
— Хотите спросить о чем-то? Ах да — насчёт Касси…
И делает глоток, и начинает с такой непринуждённостью, будто он в любимом клубе или салоне:
— Никогда не думали, что таким, как я, лучше не жениться? Или жениться по расчету — это я о том сорте браков, когда на похоронах жены муж натирает глаза луком, чтобы не было видно, как у него душа поет. Одно время я даже подыскивал себе такой вариант. А Касси… просто пришла. Думаю, против меня сыграло то обстоятельство, что подлецы, оказывается, тоже могут любить. Особенно забавно получается — если мы вдруг влюбляемся в тех, кто на нас разительно непохож. Прекрасных и чистых душою дев, которые нас презирают за то, чем мы являемся.
— Презирают?
— О, вы же понимаете, вынужденный брак не слишком-то способствует пробуждению горячей любви. Касси и впрямь видела во мне отъявленного мерзавца и окончательно изменила мнение только после Ночи Искупления, — Шеннет барабанит пальцами по трости. — Если точнее — когда в Храм Целительницы в Айлор-тэне доставили то, что от меня осталось. Думаю, сжалилась надо мной, а может, рассмотрела во мне что-то… и всё осложнилось ее ответными чувствами.
— Осложнилось?
— Гризельда… можно по имени, так ведь? Думаю, вы понимаете. Любая женщина, которая окажется рядом со мной, будет в опасности. Если, конечно, она не та, кто меня ненавидит.
— Значит, с той поры вы и разыгрываете этот спектакль?
Эвальд Шеннетский разводит руками, показывая: да, выходит как-то так.
— Весьма удачное представление, за которое известнейшие драматурги душу