оттуда начинают звучать вопросы и ответы, термины и названия трав.
— Все хорошо, — шепчет госпожа Нокторн тому, который лежит и умирает на кровати. — Смотри, это она прислала, госпожа Виверент прислала, они тебе помогут.
Йеллт Нокторн прерывисто дышит, рассматривает Гриз щелями глаз.
— Собственно, я достиг успехов лишь в обезболивании, — доносится из коридора. — Но основные симптомы…
— Эльда, — говорит Гриз мягко. — Мне нужно поговорить с ним наедине.
Мать не спорит, мать подчиняется тут же. Механические движения. На грани безумия от горя. Готова на все, все, все, только бы хоть кто-то, что-то…
— Вы… не от нее.
Голос у умирающего высокий и сиплый. Слова выходят невнятными: за губами в язвах нет некоторых зубов. Но он смотрит с таким отчаянием, будто ждал именно этого визита и обдумывал, что скажет.
— Не от нее. Она бы не прислала. Вы от него.
Гриз молчит и смотрит, не делая ни утвердительных, ни отрицательных жестов.
— Скажите, что я… я умоляю, я сделаю, что он скажет, я… что угодно, только пусть… пусть он прекратит это, пусть… Я отказался от поединка, я же писал ему. Что он еще хочет?
Чтобы ты мучился, — думает Гриз. Неужели неясно? Эвальд Шеннетский подослал к тебе ту женщину с ядом, не чтобы ты откупался от него. Даже — не чтобы ускользнуть от рокового поединка. Он просто хочет, чтобы ты умер медленно и в мучениях.
Но бывший дамский угодник Йеллт — обезображенный, измотанный болью и гниющий заживо — так и не понял этого. И все еще надеется откупиться.
— Любые условия… что угодно, что угод…
— Господин Нокторн. Мы не посыльные Эвальда Шеннетского. И мы постараемся вам помочь. Но сначала — я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы. Честно ответили на мои вопросы.
— Что угод…
Умолкает, издавая клокочущие звуки — вот-вот захлебнется рвотой и гноем. Но Гриз не привыкать. Она подходит и помогает Йеллту перевернуться, и подносит к его губам небольшой медный тазик, который стоит у кровати. Потом дает отвар — прополоскать рот. Промокает губы. И спрашивает между делом:
— Вы любили Касильду Виверент?
Йеллт Нокторн, задыхаясь, мотает головой.
— Просто… ухаживал. При дворе так… часто.
Да, роман с такой труднодоступной добычей, как жена Хромого Министра может придать блеска в глазах других придворных. Любовные приключения — просто еще одна разновидность охоты. Так сказал бы один устранитель.
— А она вас как-то выделяла?
Не отвергала, но и не выделяла. Это он успевает сказать между приступами удушья. Принимала его ухаживания — как и остальных, у нее же было много поклонников. Соглашалась танцевать и отвечала улыбками на его шутки.
— А в тот вечер? Когда Эвальд Шеннетский бросил вам вызов?
В тот вечер он перешел черту. Танцы, игристые вина, восхищенные взгляды женщин и благосклонность Касильды, чувство собственной неотразимости (и неубиваемости — добавляет Гриз мысленно — он же пока что выигрывал все свои дуэли). Перешел черту, потому и стал целовать ее тогда в коридоре. Она пыталась оттолкнуть его, но он не слушал — думал, это она просто ломается, последние капли стыдливости, может — еще страх перед мужем.
«Замужние дамы так часто», — сказал он тоном обиженного мальчика, который так привык брать препятствия с разбега, что не понимает — что же на этот раз пошло не так.
Не так пошел Эвальд Шеннетский.
— Я вижу, вы здесь хорошо проводите время.
Гриз кажется, что она слышит стук тросточки — а может, это горевестники ходят по крыше. Мог Хромой Министр сделать вид, что ничего не заметил? Кто знает — в любом случае, после этих слов все могло кончиться только поединком.
— Кажется, ваша жена была совсем не против моего общества, господин министр. В любом случае, если вы вдруг считаете, что я оскорбил вашу честь — знаете ли, с радостью… предоставлю вам со мной рассчитаться по всем правилам дуэльного кодекса. Не хотите ли бросить вызов? Или, может, желаете поразмыслить — это же в ваших правилах, размышлять…
Златоволосый любимец дам шутливо раскланивается перед невысоким человеком, опирающимся на трость. Жаль, воображение отказывается подсказывать — как смотрит на глупого любителя поединков Эвальд Шеннетский: с иронией? Может, с удивлением или с жалостью?
Зато воображение с готовностью рисует выражение лица Касильды. С ужасом глядящей на мужа.
Тот, что еще десять дней назад был златоволосым красавцем, тяжко сглатывает — говорить дальше тяжело. И не нужно: дальше была подготовка к беспроигрышному поединку, ощущение самого себя самым умным и удачливым, женщина, метящая когтями в глаза — и конец.
Размышлять действительно в правилах Эвальда Шеннетского. Как и разить исподтишка. У заносчивого юнца вряд ли осталось много шансов. И у нее вряд ли осталось много шансов — если она решит дважды пойти против Хромого Министра: в случае с его женой и в случае с его жертвой.
— Мы сделаем, что сможем, — говорит Гриз, наклоняясь над неподвижным, распухшим телом. — Все, что сможем.
И отходит, впуская Аманду — оживленную, заинтригованную разговором с лекарем. Аманда бросается осматривать больного: «Хорошо, что взяла проявилку, да-да-да». Берет слюну, набирает побольше крови, бормочет: «Свертывается худо». Поит какими-то антидотами и поясняет, ничуть не смущаясь состоянием больного:
— В целом, дела скверные, сладенькая. Этот травник верно представил себе, что это медленный яд, и верно представил, что это работа кого-то из нойя. Лейр Ядовитого Жала и тамошние мастерицы — я думаю так. Их яды словно песня: каждый отличается от другого действием, а некоторые обладают свойствами, какие попросит заказчик. Иной может изуродовать и оставить в живых, иной убивает мгновенно, а иной — медленно…
Гриз кивает на больного, но Аманда только пожимает плечами, вглядываясь в хрустальный шар проявилки под сине-багровыми пальцами.
— Пусть слышит, золотая, у меня нет желания заливать ему уши медом. Если у него хватило глупости, чтобы вызвать на поединок Хромого Министра — едва ли он даже после моих слов поймет, насколько плохи дела.
— Можно ли найти противоядие? — спрашивает Гриз.
Нойя пожимает одним плечом, переходя на родной язык.
— Кто знает все пути Перекрестницы? Я взгляну, что можно сделать… если ты полагаешь, что стоит спасать этого дурня. Может он нам помочь?
Гриз качает головой, и Аманда недовольно фыркает носом. Пальцы её выплясывают страстный и ядовитый танец над пробирками с отравленной кровью. Мы на службе у Касильды Виверрент, — говорит пляска пальцев. Так с чего нам тратить время на этого олуха? На пустышку, которая нам — не в помощь? Рискуя навлечь на себя гнев Эвальда Шеннетского?
— Потому что ты тоже этого хочешь, —