ты любишь Джейн?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Аманда, которая шагает рядом, косится удивленно, потом лукаво. Она знает десять тысяч песен нойя, так что, наверное, могла бы выбрать что-то более подходящее. Но Гриз выбрала эту — и теперь не может отвязаться, в память как по заказу просятся слова:
Быть может, бродячего любит певца?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Тот сладкие песни поёт без конца.
Пой, Джейни, Джейни, хей!
Иль, может, торговцу душой отдана?
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Ведь лавка шелками да мёдом полна —
Хей, Джейни, Джейни, хей!
Список длинный, может даже — бесконечный. Перебираются и жрецы храмов, и моряки, и разбойники. Список вьется и вьется, скачет каждой рифмованной строчкой и дразнится — потому что Гриз не может вспомнить, чем там заканчивается эта песенка и есть ли в ней ответ.
Почему-то кажется очень важным вспомнить.
— Сладкая моя, не решила ли ты занять место первой певуньи питомника? — не выдерживает Аманда уже в «поплавке».
Но Гриз только машет рукой, показывает — просто прицепилось. И Аманда умолкает, пока перед ними не вырастают ворота, за которыми скукожилось под одеялом из плюща поместье.
У поместья вид обглоданный и уставший, как у должника, который еще совсем недавно прохлаждался на балах — а потом его на части растащили кредиторы. У пожилого привратника с вислыми усами — усталые глаза. Госпожа Нокторн никого не принимает, — говорит он. Господин Нокторн — тоже. Больше ничего не могу сказать.
— Нужно было все же взять с собой Мел, медовая моя, — тревожно шепчет Аманда, на которую привратник бросает хмурые, подозрительные взгляды. — Или кого-нибудь из слуг Касильды — всё же в этой стране…
— Это ничего, — отвечает Гриз углом рта. — Передайте госпоже Нокторн… нет, лучше господину Нокторну, что мы явились от Касильды Виверент. Доказательство — её печать.
Привратник не удивляется — у него глаза человека, который решительно всему перестал удивляться. Он только спрашивает — как доложить. Потом отсылает кого-то передать сообщение — и так же не удивляется, когда их приказывают немедленно впустить.
В нем будто жизнь иссякла, думает Гриз, упруго шагая по дорожке к поместью. Остановилась, как во всем здесь. Совсем недавно подстригалась трава и выпалывались цветы — но всё уже успело зарасти, и такие модные фигуры из кустов ветками торчат во все стороны. Прислуги не видно.
Родственники Сквора — серые горевестники — перелетают с дерева на дерево, перекликаются зловещими голосами. Откуда-то слышится ржание голодных единорогов, далекое рычание виверния в зверинце — никому нет дела…
Дом — недавно отремонтированный, с прекрасной лепниной, смотрит подслеповато тусклыми от горя окнами. У дома забрали душу. Вынули.
Как у госпожи Нокторн, на лице которой — следы иступленного горя.
— Она вас послала, она, да? — кричит госпожа с крыльца, забыв даже о приветствии. Она маленькая, хрупкая, и когда взмахивает руками — исчезает под своей старушечьей шалью, как под крыльями. И она изо всех сил пытается удержать себя от того, чтобы не броситься к ним навстречу. — Она узнала, она знает средство, вы поможете ему?!
Аманда за спиной поёживается: на нойя Энешти нечасто смотрят со всепожирающей, безумной надеждой.
— Мы постараемся помочь, — говорит Гриз. — Но нам нужно знать — как всё случилось.
Госпожа Нокторн просит называть ее просто Эльдой. Госпожа Нокторн проводит их в холл, где глухо отдаются шаги, где застоялся запах успокаивающих средств. И ломает руки, и пытается блюсти традиции и предложить им чаю, и говорит, что сейчас кого-нибудь позовет, и если у них только есть какие-то пожелания — все, что угодно…
— Нам нужно будет увидеть вашего сына, — говорит тогда Гриз. — Но сначала расскажите вы — что произошло.
— Я говорила ему, что его погубит этот поединок, — отвечает госпожа Нокторн тихо.
Она не плачет. Она рассказывала это уже сотню раз — врачам. И теперь только садится на софу, и ломает пальцы, и кутается в шаль, состаривая себя на десять, двадцать лет — хотя неизвестно, насколько ее и так состарило горе. И говорит монотонно и тихо, что ее сын был весел и готовился к поединку… да, к тому самому поединку. И когда сказали, что его ждет молодая женщина — он не испугался и вышел ей навстречу. А та закричала, что он разбил ей сердце и сломал жизнь, и бросилась на него с кинжалом, но он — опытный мечник — перехватил ее руки.
Тогда она начала пинаться и царапаться, и кусаться как безумная, потом прибежали слуги, скрутили ее и вытолкали вон.
— Ваш сын знал ее? — спрашивает Гриз, и госпожа Нокторн опускает глаза и шепчет, что он не был уверен… что может быть… наконец — что такое не в первый раз.
У Йеллта Нокторна слишком насыщенная любовная жизнь, чтобы помнить все победы.
— А к вечеру он занемог, — говорит несчастная мать. — Лекари говорят — это яд. Яд, от которого нет противоядия… но вы сможете, да? Вы же сможете? Раз вас прислала она…
— Я взгляну, сладенькая, — отвечает Аманда в ответ на взгляд Гриз. — Я попытаюсь.
Потом они идут по поместью, где у слуг — испуганные и изнуренные лица, где обитает дух лекарств. Где еще бродит призрак юного веселья: вот коллекция оружия на стене в зале, белый платок, подаренный кем-то, лежит в углу. Портрет юноши с золотистыми вьющимися локонами, в костюме охотника.
В последнем коридоре благовония не могут скрыть тяжкий запах гниющей плоти. Гриз бросает предупредительный взгляд на Аманду — гляди в оба — и спокойно входит.
В комнате зашторены окна. Слабо жужжит какая-то муха. Слышится тяжелое, свистящее дыхание. И лежит что-то разбухшее, фиолето-багровое на кровати, истекает гноем и по временам сипло кашляет, и глаз не видно из-за треснувших щёк. Остатки потускневших локонов пристали к подушке — вылезают клочьями.
Рядом обретается лекарь с даром Травника — разгоняет тяжкий запах отварами и вздыхает с облегчением, когда хоть кто-то входит.
— Кажется, удалось замедлить процесс, — скучно говорит он. — Но пока что заметных улучшений не видно.
И из него это страшное место выпило жизнь. Он немного пробуждается, только когда Аманда бросает на него заинтересованный взгляд и воркует ласково: «Господин травник, ах, как хорошо, что вы здесь, вы же мне расскажете о симптомах, да-да-да?»
Лекарь сдается мгновенно, даже осмеливается подкрутить усы, бормочет:
— Я, собственно, предполагал, что это может быть как раз что-то связанное с ядами нойя, так что ваше присутствие… я бы, конечно, не осмелился пригласить вот так, напрямую…
И удаляется с Амандой под ручку в коридор, и