проникновении кого-либо за ворота. И никакие часовые не нужны. Здорово.
Смуглых помощников шарашкинцы прозвали Слугами, поняв, что это не основной контингент Страны.
За последние несколько лет шарашкинцы отослали в Страну в желтых конвертах много чего полезного.
Снег, не тающий при плюс двадцати.
Ручку-компьютер, запоминающую написанное.
Робота-хирурга для трансплантации легких.
Регенерирующее само себя покрытие для «живого» дома.
Чип для мозга парализованного, возвращающий способность играть в компьютерные игры.
Таблетку «две в одной» – вечером снотворное, утром транквилизатор.
Кашу из целлюлозы.
Бомбу, щадящую органическую материю (голые люди в пустыне).
Самоочищающиеся тарелки.
Самоочищающиеся памперсы.
Но это так – семечки. Предметом гордости шарашкинцев был накопитель информации на базе ДНК. Все знания человечества – в 1,4 килограмма макромолекул!
Так жили шарашкинцы – довольные тем, что могут забрасывать в топки своих черепов все новые и новые задания, и постоянно покалываемые не то чувством ответственности, не то страшком: свое существование надо было оправдывать тем же мозговым горением и его продуктом.
Мозг требовал не только работы, но и отдыха, развлечений, отвлечений, впечатлений – опять-таки ради работы. Таковыми могли быть колка дров для бани, шашлычные посиделки, купание в проруби. Шарашкинцы охотно делали зарядку и стояли на голове. К восстановительной деятельности шарашкинцев относилось и писание писем Шарашке № 2, которые проходили формальную цензуру в Стране и в целости и сохранности доставлялись адресатам. Издавна практиковались поездки в гости друг к другу (в вагонах без окон), а сравнительно недавно было получено разрешение (вот он – покровитель!) на контакты между Шарашками в Малой (не путать с Большой!) Паутине и даже перекрестные браки. Очень вовремя – над Шарашками давно витала угроза инцестного вырождения, которое еле-еле удавалось отодвигать с помощью хитроумного вторжения в гены.
Шарашкинцы № 2 вели борьбу с экзистенциальной бессмысленностью способами, родственными тем, что применяли шарашкинцы № 1, но с гораздо большей страстностью. На них накатывало, их корежило, заводило, несло. Так заявляло о себе дело их жизни. Нередко доходило до эпилептического припадка или глухой тоски, спасаясь от которых или после которых шарашкинцы № 2 обращались к роялю, камере, мольберту, листу бумаги. Неотлучение от этих, специфических для них, орудий труда переполняло шарашкинцев № 2 чувством глубокой благодарности к Стране, переходящим в комплекс неполноценности. Ведь в бытовом отношении (тепло, еда, крыша) они полностью зависели от Страны. Кое-кто из них любил копаться в огороде, но лопату они не смогли бы ни изобрести, ни изготовить. Настоящей пользы – греющей, насыщающей – от шарашкинцев № 2 не было никакой. Польза была для них – от Страны. И от Шарашки № 1, материализованные идеи которой доходили до Шарашки № 2 в виде утюгов и компьютеров, служивших этим шарашкинцам пишущими машинками. Шарашкинцы № 1 лечили шарашкинцев № 2, помогали им с ремонтом.
Изоляция вынудила шарашкинцев № 2 научиться худо-бедно прочищать кухонные засоры и вешать лампы, но душа их не лежала к подобным занятиям, что приводило к сквознякам, протечкам и падению картин и полок.
В Шарашке № 1 дело и работа совпадали. Даже наблюдение за звездами подразумевало что-то практическое, пусть в будущем. В Шарашке № 2 – нет. Дело – нечто настолько непонятное, что сами шарашкинцы № 2 никогда не обсуждали между собой его природу и смысл. Взять, к примеру, симфонию. Или портрет неизвестного молодого человека с серыми глазами, которые кому-то кажутся синими. Откуда, зачем, для чего? Да просто – хотелось, писалось, рисовалось, слушалось, смотрелось. Работа же означала выполнение заказов Страны.
Шарашкинцы № 2 редко получали белые конверты – они и так знали, что от них ждут, и исправно загружали синий вагончик желтыми конвертами. В них были короткие мелодии и лапидарные сюжеты. Полагалось сочинять их самим или отыскивать в бездонно-высотном, подземно-надземном, бумажно-компьютерном архиве, очищая от пыли многослойности, запутанности и загадочности, и сортировать по настроениям и темам: «Печальные», «Танцевальные», «Про любовь», «Про убийство», «Про эльфов». Самыми невостребованными в Шарашке № 2 были художники.
Страна не приглашала к себе шарашкинцев № 2, определенно не нуждаясь в их советах и поправках. Но посылала к ним, как и в Шарашку № 1, смуглых Слуг, говорящих на непонятном языке и способных достойно выполнить любую грязную и тяжелую работу.
Некоторые шарашкинцы № 2 роптали на Страну и ее заказы. Противники абсолютной ясности, прекрасной красоты и смеха-гогота, они с трудом выпрямляли мысли и чувства и хотели заниматься только своим исконным делом. Большинство, впрочем, пребывали в процессе трансформации – под влиянием заданий реальных или угаданных – и уже полюбили производить жмых из чужих архивных романов и концертов и дисциплинировать собственную фантазию, подчиняя ее немногочисленным элементарным правилам экономии своей и чужой энергии. Шел естественный процесс искренней смены веры. Шарашкинцы № 2 прозревали. Рано или поздно они должны были окончательно признать, что только ущербное сознание любит страдание и жаждет сложности и вопросов без ответов. Более того, такое сознание – продукт больного тела. Шарашкинцы № 2 этого рода ссылались на давным-давно умершего писателя, связавшего тонкость чувств с горбом и малым ростом.
Оздоровлению шарашкинцев № 2 способствовали шарашкинцы № 1, доказавшие, что в основе всех функций тела и мозга лежат химические реакции. Но они не сумели пока изобрести нужное лекарство для своих припадочных собратьев, поэтому приступы падучей у шарашкинцев № 2 продолжали случаться, кончаясь не только какофонией звуков, слов и кадров, но и веревкой, и парой сандалий на берегу озера.
До полного слияния дела и работы в Шарашке № 2 было, соответственно, далеко. Все еще возникали здесь сложные пряные, горькие смеси из слов, звуков и образов. Пробовались и обсуждались тут же, в Шарашке № 2, изучались в местной школе и местном институте.
Бурно, с огоньком проходили публичные (часто совместные с Шарашкой № 1) дискуссии о каком-нибудь снятом для внутреннего пользования фильме, понятном только автору, который с замиранием сердца ждал и боялся ответа. Вдруг догадаются? Вдруг не догадаются? Что означает труп красивого мужчины в лодке, почему сыновья-мальчики кричат в пустоту: «Отец! Отец!»
Заколдованно безответные словесные, киношные, музыкальные изделия попадали на архивные складские полки с перспективой выделения из них одного запаха, одного простого вкуса для производства сладеньких и кисленьких конфеток для Страны.
Одевались шарашкинцы № 2… Сказать «оригинально» – ничего не сказать. По крайней мере, многие. Были там создания непонятного пола (один, к примеру, с седыми густыми волосами, собранными в хвостик, и в средневековом кафтане), которые с энтузиазмом наряжали своих соплеменников в просторные балахоны, замшевые охотничьи пиджаки с почему-то клетчатой спиной, родственные балетным юбки, к которым прилагались тяжелые сапоги, и, конечно, шляпы всех фасонов и размеров.
– Но что будет тогда, когда наконец-то исчезнет заковыристое,