Читать интересную книгу "Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление - Марго Морган"

времени содержание его пьес становится все более самореферентным и автобиографичным. «Человек с чемоданами» (1975 год) содержит множество сцен, взятых либо из снов Ионеско, либо из его личного опыта общения с семьей. Его последняя пьеса «Путешествие среди мертвых» (1981 год) – история жизни Ионеско, написанная для театра. Последние пьесы не только полностью самореферентны, но и не имеют структуры. В них альтер эго Ионеско снова и снова переживает отдельные моменты, каждый раз забывая, что уже делал это в прошлом. Пьесы заканчиваются без какого-либо подобия разрешения. А сам их просмотр похож на просмотр на экране снов спящего человека.

Эти заключительные пьесы напоминают психодрамы: психотерапевтические вмешательства, призванные избавить пациента от негативных чувств в процессе руководства постановкой, в которой проигрываются травматические эпизоды его личной жизни[161]. В психодраме один актер играет пациента, а пациент руководит его действиями на сцене. Цель заключается в воссоздании травмирующего события для изменения его концовки. С помощью психодрамы пациент может взять под контроль негативные воспоминания и очиститься от негативных эмоций. Действительно, «Человек с чемоданами» и «Путешествия среди мертвых» содержат самые трудные моменты жизни Ионеско, которые также раскрыты в его дневниках и мемуарах: Ионеско становится свидетелем попытки самоубийства матери; Ионеско бросает ее, чтобы жить со своим отцом; Ионеско конфликтует со своей злой мачехой; Ионеско возвращается к матери; мать женит Ионеско и впоследствии умирает; Ионеско пытается бежать из Румынии, но ему это не удается; и так далее.

Ионеско доводит свое драматическое видение до логического предела. В результате мы получаем именно то, чего боялся Кеннет Тайней: мы имеет лишь чистый субъективный опыт самого драматурга. Отказ Ионеско от коммуникации порождает театр чистого солипсизма, театр, настолько обращенный внутрь себя, что, кроме собственных мечтаний и воспоминаний, драматургу становится больше не о чем писать. Этот театр не только не имеет отношения к политике, он теперь не имеет отношения ни к кому, кроме самого Ионеско. В 1959 году Ионеско сказал: «Я легко могу себе представить драму без публики»[162]. К концу жизни это воображаемое видение стало реальностью. Кажется, что единственная целевая аудитория драмы Ионеско – он сам.

Однако в 1980 году на проходившем в Университете Южной Калифорнии симпозиуме, посвященном его творчеству (USC), в своем выступлении Ионеско заговорил о политике так, как никогда прежде не говорил. Внезапно антиполитический драматург предложил зрителям слова надежды и оптимизма. Он начал с поразительного заявления:

В принципе, культура не может быть отделена от политики. Фактически искусство, философия, метафизика, религия или другие формы духовной жизни, а также науки составляют культуру. В то время как политика должна быть наукой или искусством организации наших отношений, чтобы обеспечить развитие жизни в обществе, в действительности она является частью культурной жизни, той частью, которая опередила все остальные проявления человеческого духа[163].

Здесь Ионеско контекстуализирует текущую ситуацию, в которой политика «способствует усилению Зла» [Ibid.: 164], в рамках исторического повествования, в которой существуют альтернативы. Он говорит: «Мы все знаем, что существует несправедливость и социальное неравенство в наших странах. Но есть и возможности для протеста и защиты» [Ibid.: 164]. Внезапно сопротивление стало возможным, и Ионеско выступил его сторонником. Более того, он говорит в своей речи не только от имени личности, существующей в изолированном мире, навсегда отчужденном от других, но также он выступает и от лица сообщества, поддерживая таким образом «дух солидарности» [Ibid.: 165]. Если культура и политика смогут воссоединиться, на смену «толпам» «придут многочисленные ассоциации свободных людей, разнообразных, оригинальных, одиноких и объединенных обществом». Чтобы добиться этого, «политика, следовательно, должна играть свою самую важную роль – способствовать развитию культуры и, в частности, искусства» [Ibid.: 166], поскольку именно «искусство и культура воссоединяют нас в общей тоске, которая составляет основу нашего единственно возможного братства, нашего экзистенциального и метафизического сообщества» [Ibid.: 167]. Таким образом, «мы» возможны и можем осуществиться посредством «универсальной культуры» [Ibid.: 165].

Последняя пьеса Ионеско, «Путешествие среди мертвых», была впервые поставлена через год после его выступления перед аудиторией в Университете Южной Калифорнии. Эта пьеса, как обсуждалось ранее, представляет собой личное путешествие Ионеско по собственному подсознанию, а не, как некоторые могли бы надеяться, искупительную историю о человеческой солидарности. Университетская речь Ионеско может дать ключ к разгадке того, почему его очевидное осознание возможностей политики не повлияло на его драматургию: так, в речи он отметил, что «любой поэт, желающий разрушить язык, на самом деле пересоздаст его и обогатит. Таким образом, любой писатель, стремящийся выразить свое отчуждение, помогает нам почувствовать себя более свободными в плену нашего земного бытия» [Ibid.: 165]. Вполне возможно, именно так он видел свою роль в мире – как человека, отчаявшегося в изоляции и уединении, которые он выбрал сам ради того, чтобы его собратья чувствовали себя менее одинокими. Следовательно, хотя он не предлагал никаких решений и отвергал все традиционные формы политической «приверженности», он не отказывался от всех концепций человеческой связи. В конце концов, у него была публика и у него были критики, которые стремились вовлечь его в диалог, чтобы установить с ним контакт на человеческом уровне.

Предпосылкой для политики Арендт является ощущение, что у человека есть что-то общее с его соседом, что у них схожие мечты, желания и страхи. Отчаяние сформировало мышление многих в послевоенном мире. Отчаянно желая остаться в покое, освободиться от физических и эмоциональных мучений, от манипуляций, господства и преследований, люди цеплялись за свои субъективные переживания, за свои мечты и свое воображение так, как будто у них не было ничего другого. Они составляли сообщество отчужденных людей, которые не хотели иметь ничего общего с этим сообществом. Ионеско был одним из них, и его восклицания крайнего отчаяния перекликались с опытом одиночества других людей. Как он писал: «Именно в нашем одиночестве мы все можем воссоединиться»[164]. Возможно, Ионеско лучше всего понимать как автора, который укрепил сообщество, сформировав один общий страх для всех его членов. Как он писал в своем дневнике в 1979 году, «в стремлении оставаться строго аполитичным я потворствовал политическому действию. Нет никаких сомнений в том, что быть против политики – значит действовать политически»[165]. Своим отказом от политики он заложил фундамент для возможностей будущей политики. Поэтому его следует воспринимать как главного антиполитического политического драматурга.

Глава 6

Заключение: политический театр как политическая практика

Шоу, Брехт, Сартр и Ионеско – все были вовлечены в один общий проект, пусть они так и не считали. Различия, разделявшие