Читать интересную книгу "Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление - Марго Морган"

шаблонных реплик, которые иногда забавные, иногда запоминающиеся, но чаще всего ни то ни другое» [Ibid.: 89]. Он говорит, что Ионеско обладает «настоящим личным видением», но, «когда оно используется в качестве ворот к театру будущего его подражателями», театр будущего рискует стать неактуальным [Ibid.]. Ионеско «определенно предлагает “бегство от реализма”: но куда?» Ионеско не предлагает никаких решений, никаких альтернатив, ни даже абстрактной веры в возможность сопротивления. По этой причине, говорит Тайней, театр Ионеско следует рассматривать лишь как «развлечение» [Ibid.]. Воспринимать его как нечто большее – значит похоронить театр заживо.

Ионеско был взбешен рецензией и расценил защиту Тайненом театра с «политическими» корнями как личную атаку на него за то, что он не подражает Брехту. В своем опубликованном ответе, озаглавленном «Роль драматурга», Ионеско защищается от обвинений Тайнена в «неактуальности», настаивая на том, что искусство деградирует, когда его оценивают только по соображениям политической полезности. Политизировать художника или его искусство и требовать определенный вид «релевантности» – значит популяризировать политику и унижать искусство. Роль драматурга, по мнению Ионеско, состоит в том, чтобы писать пьесы,

в которых он может предложить только свидетельство, а не дидактическое послание – личное, эмоциональное свидетельство о своей боли и страданиях других, или, что редкость, о своем счастье – или он может выразить свои чувства, комические или трагические, касающиеся жизни в реальном мире[148].

Затем Ионеско продолжает критиковать всех, кто требует, чтобы искусство драматизировало социальные проблемы и распространяло идеи социального подъема и политического освобождения. При этом он косвенно подтверждает аполитичное прочтение Тайненом его работ. Он пишет: «Я верю, что то, что отделяет нас всех друг от друга, – это само общество, или, если хотите, политика. Вот что возводит барьеры между людьми, вот что порождает непонимание» [Ibid.: 91]. Это происходит потому, что «подлинное человеческое состояние внесоциально», и «именно человеческое состояние определяет социальные условия, а не наоборот» [Ibid.].

Ионеско не отрицает, что искусство может оказывать социальное или политическое влияние, иногда даже благоприятное. Но он настаивает на том, что искусство «свидетельствует» о более глубоком уровне опыта, который находится за пределами политики, и, возможно, действительно выходит за рамки истинной человеческой коммуникативности. Ценность его пьес, таким образом, заключается именно в отказе от политической логики, которая для Ионеско по сути является сферой непонимания и страдания, и в их верности сложностям индивидуального человеческого опыта в абсурдном мире, который невозможно исправить.

Точно так же, как Тайней кристаллизовал опасности будущего, вдохновленного Ионеско, отвергающего все соображения справедливости, Ионеско здесь приводит свой аргумент в самой простой форме: искусство вне политики, и не стоит ждать ничего хорошего от их союза, который может быть заключен только принудительно, в ущерб обоим. Антиполитика Ионеско – которую он позже назвал «приверженностью антиприверженности» [Ionesco 1978] – в значительной степени следствие убедительного, хотя и одностороннего прочтения варварской жизни в XX веке. Попытка объединить искусство и политику в XX веке привела к появлению мощных пропагандистских машин как у левых, так и у правых, которые стремились мобилизовать искусство ради выполнения грязной работы идеологов. Эта повинность, навязанная художникам, низвела искусство до инструмента власти, вынуждая художников помогать тем, кто обещал освобождение, но принес только боль, порабощение и горечь. Для Ионеско гораздо утешительнее было верить в то, что социальное – это «лишь один план реальности», «наиболее поверхностный»[149], и что настоящие истины человеческой природы можно найти где-то еще. В одном из своих ответов Ионеско писал:

Я всегда считал воображаемую истину более глубокой, более значимой, чем повседневную реальность. Реализм, социалистический или нет, никогда не смотрит за пределы реальности. Он их сужает, игнорирует, фальсифицирует и упускает из виду навязчивые истины, которые являются наиболее фундаментальными для нас: любовь, смерть и способность удивляться[150].

Но Тайней отверг это отступление от политики во имя более глубокой «творческой истины». В своем следующем ответе Ионеско, «Ионеско и призрак», он излагает позицию касательно отношений между политикой и театром и выражает недовольство «солипсизмом» Ионеско[151]. Тайней начинает с изложения того, что является очевидным для него, но что, по его мнению, Ионеско понимает неправильно: речь не о том, «что я хотел бы, чтобы драматургия отражала определенное политическое кредо». «Все, чего я хочу, – это чтобы драма осознала, что она является частью политики в том смысле, что любое человеческое действие, даже покупка пачки сигарет, имеет социальные и политические последствия» [Ibid.]. Тайней категорически отвергает предположение Ионеско о том, что можно полностью разделить сферы человеческой деятельности и исключить политику из повседневной жизни. Более того, он ясно представляет, что может получиться, если довести видение искусства Ионеско до логической крайности:

Позиция, к которой движется г-н Ионеско, рассматривает искусство так, как если бы оно было чем-то отличным и независимым от всего остального в мире; как будто не только нет ничего, но и не должно быть ничего соотносящегося с искусством вне сознания художника. Эта позиция, кстати, была озвучена несколько лет назад французским живописцем, заявившим, что, поскольку ничто в природе не похоже ни на что другое, он предлагает сжечь все свои картины, которые каким-либо образом напоминают что-либо уже существующее. Упирается эта позиция, конечно же, в живопись действия [Ibid.].

Без социальной основы искусство становится бессмысленным и не вдохновляет никого, кроме самого художника, который не производит ничего интересного или значимого и движется к гибели собственного творчества.

Тайней находит в словах Ионеско нечто иное, касающееся его самого: Ионеско утверждает, как в разговоре с Тайненом, так и в других источниках, что, поскольку искусство отделено от социальной сферы, роль критика следует ограничить суждением о том, насколько то или иное произведение искусства соответствует своей собственной природе[152]. Не следует высказывать никакого мнения по поводу содержания, особенно если оно включает критику того, как пьеса отражает или не отражает социальную проблематику. Задача критика, по его словам, состоит в том, чтобы сосредоточиться на структуре пьесы, чтобы гарантировать, что она выстроена хорошо, согласно всем правилам построения. В последнем ответе Ионеско Тайней утверждает, что причина, по которой Ионеско «так увлекается этим призрачным понятием искусства как отдельного мира», заключается в том, что «он просто стремится освободить себя от каких-либо оценочных суждений»[153]. Ограничивая критику акцентом на построении, Ионеско заставляет аудиторию страдать от того же состояния полной беспомощности, которое он критикует в своих пьесах. Как утверждает Тайней: «Каждая пьеса, заслуживающая серьезного внимания, является заявлением… высказанным от первого лица единственного числа и адресованным первому лицу множественного числа; и последние